В царстве лотоса

Однажды мы с женой решили погреться на солнышке, поку­паться в теплой водичке, поесть вдоволь арбузов и дынь, а я еще хотел половить рыбку. Посоветовавшись, решили, что лучшего места, чем Ахтуба, для исполнения всех этих желаний найти трудно. «А как же охота?» — спрашивают друзья. «Охота не уй­дет», — отвечаю я. Доплывем на байдарке до места, где можно сесть на «ракету» до Астрахани, а там жену с собакой на самолет, а сам подамся на раскаты — место впадения волжской воды в Каспий. Для этого у меня существовала договоренность с одним астраханским охотником, имеющим катер и хорошо знающим та­мошние места. Жена у меня путешественник закаленный. С ней мы на байдарке плавали по реке Урал, жили в лесной избушке в вологодской тайге, основательно облазали дельту Волги.

Вообще, с одной женщиной в походы ходить истинное удоволь­ствие. Однако не дай бог в случае, когда этих женщин две и более! Тут только держись, хлопот не оберешься. Если мужчин костер сближает, то с ихним братом — все наоборот. По моему глубокому убеждению, только благодаря женщинам распалась первобытная и, вероятно, очень веселая орда, и появилась такая унылая частная собственность. Только женщинам могло придти в их хорошенькие головки объявить во всеуслышание — муж мой, шкура моя, ребе­нок мой, пещера тоже моя — и пошло, и поехало. Согласитесь, что мужчины при всей их склонности к абстрактному мышлению сами бы до такого не додумались — им это просто ни к чему.

— И вот оно сбылось — солнце светит здесь в конце сентября совсем по-летнему, от воды живительная прохлада, курцхар Гре­та гордо сидит на носу байдарки, жена в середине, а я на корме. В лодке три арбуза, ведро помидор, буханка хлеба и полмешка прекрасных ранних яблок, собранных в брошенном саду, поче­му-то называемом «барским». За байдаркой тянется спиннинговая дорожка — это надежда на вечерний ужин. И вот при выходе на середину реки с тем, чтобы срезать угол очередного поворота, спиннинговая катушка затрещала. Бросаю весло и делаю подсечку, есть, рывок довольно сильный. Не торопясь, подтягиваю рыбу к борту и вижу сидящего на блесне крупного жереха, килограмма этак на два. В целях экономии места подсачника из Москвы мы не взяли. Вытягивать такой крупняк за леску — опасно, может сор­ваться. Решаю попробовать взять рыбу в воде руками. Для этого отдаю спиннинг жене, а сам очень осторожно начинаю подводить правую руку под голову рыбы. Еще доля секунды — и пальцы скользнут под жабры. Но не тут-то было. Жерех делает мощный рывок, спиннинг выскакивает из рук жены и начинает плыть по поверхности реки против течения. Хватаю весло, разворачиваю лодку и в несколько гребков догоняю снасть. Ловлю в воде руко­ятку спиннинга, подкручиваю катушку — увы, идет она совер­шенно свободно, блесна цела, а рыбу поминай как звали. Естес­твенно, жена тут же заявляет, что в данной ситуации мы оба не правы, особенно я.

Без ужина правда мы не остались. После того, как разбили лагерь, я сходил на одно из многочисленных здешних озер и подстрелил двух лысух и чирка. Грета, не долго поковыряв­шись в камышах, каждый раз выносила мне дичь на берег. Жена была очень довольна такой заменой упущенному жереху, ибо с детства не особенно любила рыбу. И хотя черные перья лысух из-за сходства с вороньими внушали ей некоторые опа­сения, лапша удалась на славу.

Так мы и плыли вниз по реке, добывая себе пропитание на бахчах, охотой, а в большей степени рыбалкой. Дело в том, что осенний пролет уток еще не начался, а своей утки в здешних мес­тах было мало. По берегу, вдоль реки часто встречались куропат­ки, но здесь охота на них была закрыта, что приводило мою Гре­ту, с собачьей точки зрения, в совершенно законное недоумение. Правда, проплывая то место, где Калмыкия небольшим мыском уходит за Волгу, мы обнаружили большие массивы некоси, в ко­торой и отвели душу по перепелам. И вот наступил момент, когда по одной из проток мы из Ахтубы вплотную подошли к берегу Волги. Дальше, согласно намеченному ранее плану, собираемся сесть на ракету и плыть в Астрахань. Вдосталь налюбовавшись красотами волжских далей, я решаю в последний раз поставить донки. Авось да что нибудь попадет для еды в дорогу. Утром без особой надежды на успех иду снимать снасти. И вот! — на шести крючках сидят шесть очень приличных судаков. Поскольку я не очень-то надеялся на удачу, то садка с собой не взял. Поэтому собрал рыбу в охапку, прижал ее к груди и пошел в лагерь. Жена что-то там готовила у костра, поэтому на мое появление не очень-то и обратила внимание. «Лена! — сказал я, — а у меня для тебя подарок». После этой фразы я разжал руки, и все шесть судаков упали к ее ногам. Жена молча глянула на рыбу и только горько вздохнула. Тем не менее, рыбные котлеты были приготовлены, поджарены и упакованы. Прежде чем переправиться через Волгу к пристани, от которой отходит «ракета», решаю сплавать в оди­ночку, чтобы узнать расписание. Выплываю по маленькой прото­ке к берегу большой реки и начинаю испытывать определенные сомнения. На Волге разразился настоящий шторм. Ветер дует со страшной силой. На волнах играют белые барашки, и сами они высотой никак не меньше полутора метров, а для моего утлого суденышка это явно многовато. Начинаю размышлять: плыть об­ратно? — А мужское самолюбие, да и что подумает женщина — струсил? И я решаю плыть вперед. Только с третьей попытки мне удалось отчалить от берега — сильный встречный ветер каждый раз выбрасывал байдарку обратно на песок.

Плыву четко в разрез волнам, чуть зазеваешься и повернешься к ним бортом — захлестнет мгновенно. Волга здесь широкая. Ни­как не меньше трех километров, так что поупираться пришлось прилично. Тем не менее, все кончилось благополучно. Расписа­ние, по которому ходит «ракета», узнал, а при возвращении те­перь уже попутный ветер оказал существенную помощь. Опять же чувство самоутверждения придало мне силы.

Все это, конечно, хорошо, думаю я, а если шторм не кончится завтра, что тогда? В лодке нас двое, не считая собаки, да и ве­щей порядочно. При таком раскладе байдарка будет сидеть мно­го ниже, чем сегодня, да и жена панически боится даже легкого волнения. Однако на следующий день шторм кончился, и мы безо всяких проблем добрались до пристани, сели на «ракету» и с ком­фортом за три часа приплыли в Астрахань. Здесь так же легко сдали байдарку и вещи в железнодорожный багаж и малой ско­ростью отправили в Москву. Не составило особого труда так же приобрести жене и собаке билет на самолет. Не спеша, с одним легким рюкзаком (ружье, патроны, одежда) знакомимся с астра­ханскими достопримечательностями. А вот и кремль. Интересно, с какой из его башен Стенька Разин сбросил местного воеводу, не

 

поделив с ним пресловутую шубу. Кстати, при местной теплыни, по-моему, ни тому, ни другому она была уж не так и нужна. А вот и наша общая радость — продаются бананы, почти черные и поэтому необыкновенно сладкие. Согласитесь, что после арбузов и дынь бананы вносят во вкусовом отношении в меню некоторое разнообразие.

Наконец приходим в дом моего астраханского знакомого, с которым мы должны дальше плыть на охоту, зовут его Михаил, и встречаем здесь самый радушный прием — горячая ванна, а после обед — настоящий домашний. На первое — пламенный украинский борщ, а на второе — огромная сковорода котлет из судака. Тут сер­дце моей бедной жены не выдержало, и она разрыдалась. Утром следующего дня отправляю жену и собаку в аэропорт, и тут про­изошел некоторый казус. От города до аэропорта народ возит спе­циальный микроавтобус. При виде Греты шофер заупрямился: «С собаками нельзя! Вожу только пассажиров аэрофлота». В ответ я заявляю, что собака тоже пассажир аэрофлота, и достаю ее билет на самолет. Шофер на минуту задумывается, а затем, видимо, не найдя контраргументов, молча открывает дверь.

С воздушным транспортом у меня связана еще одна проблема. Завтра из Москвы прилетает мой старинный приятель Николай, который попросил принять его в качестве третьего участника в на­шей охотничьей экспедиции. Николай прилетел без опоздания, и теперь наша охотничья команда в полном сборе. Плывем на так на­зываемый «обкомовский банк», здесь разрешено охотиться только избранным. В подтверждение этого Михаил с гордостью демонс­трирует разрешительную бумагу на фирменном бланке с большой печатью. Глядя на наши рюкзаки, Михаил неодобрительно качает головой и требует оставить дома у него все, кроме запасной одеж­ды, ружей и патронов. На наши возражения о том, что там и так больше ничего нет, он непреклонно отвечает: «Лучше возьмем с собой лишнюю канистру бензина». Делать нечего, со вздохом на­чинаем перетряхивать содержимое наших рюкзаков. Как говорит­ся — в гостях воля не своя.

На специальной пристани, где стоят сотни катеров и моторок, принадлежащих частным лицам, любуемся судном Михаила. Ка­тер на подводных крыльях даже на наш непросвещенный взгляд обладает великолепными обводами, да и сделан он явно по ин­дивидуальному заказу. Михаил влезает в катер и так же проводит жесткую ревизию на предмет лишних вещей. И вот, наконец, поплыли. Минуем порт и входим в так называемый Гандуринский банк — один из нескольких искусственных каналов, ведущих через дельту Волги к Каспийскому морю.

Не проплыли мы и десяти минут, как заметили в воде пря­мо по курсу нечто, что время от времени совершало какие-то не совсем понятные движения. Подплываем ближе и обнаруживаем небольшого осетра килограмм этак на десять, который делает су­дорожные попытки нырнуть, но не может. «Все ясно, — говорит Михаил, — ударило бедолагу винтом проходящего судна». Кида­ем осетра-неудачника в катер и плывем дальше. Михаил доволен, потому что нет необходимости терять время и заплывать за ры­бой на рыбоприемную баржу.

Движемся по банку часа два. По обе стороны от русла стена ка­мыша, над которой время от времени возвышаются отдельные дере­вья. Часто на этих деревьях сидят бакланы. Они здесь сидят не прос­то так, а выполняют для себя очень важное мероприятие — сушат перья. Вообще, сидящий на суку баклан с раскрытыми крыльями со своим черным оперением и длинным клювом с замысловатым крючком на конце по внешнему виду очень напоминает доисто­рическое чудовище типа птеродактиля. Только этот птеродактиль существенно уменьшен в размере. Интересно, почему мать-при­рода, создав столь совершенное существо, живущее исключи­тельно промыслом в водной стихии, не наделила его копчиковой железой, как других водоплавающих птиц. Ведь поэтому-то пе­рья бакланов и намокают.

Помимо периодически пролетающих утиных стай, наш путь все чаще пересекают небольшие вереницы гусей, одна из таких верениц прошла совсем близко, и рука Николая совершенно не­произвольно потянулась к зачехленному ружью. Михаил заметил это движение и, улыбнувшись, сказал, что наши шансы отстре­ляться по гусям еще впереди. А вот и лебеди со своим ни с чем не сравнимым звучанием, возникающем при каждом взмахе кры­льев.

Между тем камыши начали уходить куда-то в стороны, и ко­личество окружающей нас чистой воды стало стремительно рас­ширяться. «Вот мы и добрались до раскатов», — сказал Михаил и убавил обороты мотора катера. Примерно еще через полчаса нашего плавания Михаил совсем заглушил мотор и поднял винт

из воды. После этого наш кормчий достает два длинных шеста и мы, упираясь в дно этими шестами, уходим в сторону от основ­ного русла банка. Глубина воды под килем не более чем по пояс. Поэтому всякое плавание по ней возможно только при помощи шестов. Катер хоть и алюминиевый, но тяжелый, полуденное сол­нце печет нещадно, пот катит с нас градом, слава богу, хоть дно не вязкое и шесты в нем не застревают. Упираемся по очереди — двое на шестах, один отдыхает. В нелегких трудах проходит часа два. Однообразие этого занятия нарушается лишь однажды: из воды высунулась усатая голова нерпы и с любопытством начала нас разглядывать. Однако вскоре наша троица показалась ей совсем не интересной, и она исчезла в своей стихии так же бесшумно, как и возникла. И вот, когда наши языки совсем уже были готовы вывалиться на плечи, мы попали в царство еще не виданных нами с Николаем растений. Куда ни глянь, поверх воды плавали огром­ные, почти круглые листья, а между ними возвышались стройные стебли с некоим подобием коробочек на конце. «Лотосы», — ска­зал Михаил, и мы с Николаем даже рты раскрыли от удивления. О том, что в низовьях Волги есть лотос, мы конечно, не раз слыша­ли и читали, но как говорит пословица, слышать — это слышать, а видеть — это видеть. Растения действительно величественные, и очень жаль, что они уже отцвели. Но Михаил, будучи прагма­тиком, успокаивает нас. В коробочках на концах стеблей находят­ся семена, которые являются любимым кормом гусей, лебедей и прочей живности, поэтому наше появление здесь не случайно. Далее Михаил обратил так же наше внимание на то, что листья лотоса образуют довольно правильные большие круги с чистой водой посредине. У местных охотников эти круги носят название двориков. Здесь, в этих двориках, очень любят кормиться и отды­хать птицы, что следует учитывать охотнику при выборе места для засидки.

Подводим катер к одному из указанных Михаилом мест и за­крепляем его при помощи якоря. Теперь мы у цели, и катер на несколько дней станет нашим домом. На нем мы спим и варим еду. Все остальное — вне катера — по колено в воде. Михаил велит нам готовить уху из попавшегося ненароком осетра, а сам начинает возиться с мотором, что-то доводя в нем до необходи­мых кондиций. Готовка не занимает много времени. Зажигаем паяльную лампу, ее пламя направляется в специальное боковое

 

отверстие некоего цилиндра, поверх которого ставится котел с за­бортной водой. Ну, а дальше — дальше кидай в котел картошку, лук, специи, помидоры и, наконец, очищенные от костных шипов куски рыбы. Двадцать минут кипения — и еда готова. Наступает момент, когда уху пора солить, и я спрашиваю у Михаила соли. «Возьми там, в бортовом отсеке», — говорит он, не отрываясь от свечи, которую он тщательно чистит. Старательно обшариваю отсек, но соли там нет, о чем и сообщаю Михаилу. Он нехотя от­рывается от своего занятия и приходит мне на помощь. А соли между тем нет как нет. Михаил начинает судорожно обшаривать все, известные только ему, закоулки катера — результат прежний. Найдена только банка буры. Этот белый порошок употребляется при консервации икры, однако соль этот химикат никак не заме­няет, а, по словам Михаила, определенная доза его очень активно действует на желудочно-кишечный тракт. Этого нам только еще не хватало, при почти постоянной жизни по колено в водной сти­хии. Итак, в результате наших бесплодных усилий становится ясно, что Михаил в порыве своего рвения по очистке катера от ненужных вещей освободил его и от соли. Соль, которая была в одном из наших рюкзаков, мы в соответствии с указанием нашего кормчего также оставили на берегу.

В свете всего перечисленного выше мы стоим перед выбо­ром: либо толкаться на шесте обратно и плыть на рыбоприемную базу, где соли этой лежит в мешках немеряно, либо оставаться на месте, охотиться и есть пищу несоленой. Вспоминая только что проделанный на шестах путь и в преддверии прелестей охоты в царстве лотоса, принимаем второй вариант.

И вот началось. Есть очень хочется, янтарная уха покрыта легкой жировой пленкой, на крышке от котла разложены соблазнительные, особенно для москвича, куски дымящейся осетрины, а есть все это без соли почти невозможно. Выручает только хлеб и мысль о том, что если не станешь есть, с позволения сказать, это варево, то и ноги таскать не будешь. Кто там говорил, что соль — это второй белый яд после сахара, и употребление ее в пищу сокращает срок жизни? Хлебая несоленую уху, я для себя тут же четко решил, что пусть я лучше умру на две или три недели раньше положенного срока, чем подвергну себя добровольно такому бессолевому истязанию в течении всей своей оставшейся жизни. Между тем солнце начи­нает садиться, и мы единогласно решаем, что на сегодня выпавших нам трудов и испытаний хватит и будем укладываться спать, а уж завтра чуть свет на охоту.

Влезаем в катер и устраиваемся на ночлег по очереди. Собс­твенно, никаких сложностей в этом устройстве нет: залез в ка­тер, снял сапоги, сверху спальник, внизу разложенные подушки сидений — и спи себе на здоровье. Эх, если бы научиться всем троим во сне поворачиваться сбоку на бок синхронно, вроде как по команде. Лежим, плотно прижавшись друг к другу так, что бо­гатырский храп Николая я ощущаю не только на слух, но, если можно так выразиться, и на ощупь.

Встаем еще в темноте, процедура подъема обратная — обува­ешься и марш за борт, освободи место твоему соседу. Ружье и пат­роны приготовлены еще с вечера, рюкзаки с утиными чучелами за плечи и вперед навстречу заре. У Михаила и Николая сидушки, на которых можно довольно комфортно устраиваться на засидке, мне же сидушки не досталось, зато я получил в качестве ее заме­ны пустую канистру. Налил ее водой и сиди себе на здоровье. В дополнение к канистре я получил также брюки от химзащитного костюма. Ходить в них тяжелее, чем в высоких сапогах, да и воз­никают некоторые бытовые неудобства — ведь сухой земли нигде нет. Зато сидеть и двигаться в этих брюках, можно не опасаясь зачерпнуть воду, но уж если зачерпнул (например упал), то слить ее, стоя по колено в воде, весьма проблематично.

Отхожу от катера километра на два, высматриваю довольно длинную камышовую стенку и решаю устроить засидку на ее краю, прямо напротив зарослей лотоса, образующих выше упо­мянутый дворик. Резиновые чучела выставляю внутри дворика, а сам начинаю обустраивать засидку. Это просто — закинул ружье за спину и набирай себе воду в канистру, чтобы она была устой­чивой под тобой после того, как ты на нее усядешься. Открываю крышку, опускаю канистру в воду и жду, когда она наполнится. И в тот момент, когда процесс наполнения почти уже закончился, пря­мо над головой раздается гусиный гогот. Косяк гусей голов в трид­цать на высоте не более как метров пятнадцать-двадцать проходит прямо надо мной. Бросаю канистру и начинаю трясущимися рука­ми доставать из-за спины ружье. На гусей не смотрю — некогда. И вот, когда ружье уже в руках, предохранитель спущен и я вскиды­ваюсь, в пределах выстрела остаются три крайних в косяке гуся, остальные уже скрылись за стенкой. Бью, и одна птица камнем падает вниз, но, увы, в край стенки. Слышу, как гусь шлепается о поверхность воды, подбегаю к предполагаемому месту его па­дения и делаю сгоряча даже шаг в стенку, но не более — дальше человеку хода нет. Упругие стебли трехметрового камыша сде­лать больше одного шага в свою чащу не позволяют. Ну что тут попишешь — стенка есть стенка.

Неудача очень меня расстроила, и хотя в дальнейшем стре­лял я по уткам довольно неплохо, и даже умудрился подстрелить редкую добычу — огаря, гуси за всю зорьку на меня больше не налетали. Солнце поднялось довольно высоко, лет почти прекра­тился, и выстрелы моих сотоварищей тоже почти смолкли. Пора возвращаться. Освобождаю канистру от воды, собираю чучела, битых уток и бреду к катеру. Мысли о потерянном гусе и о том, что на завтрак придется хлебать эту несоленую осетровую бурду (назвать это блюдо ухой — язык не поворачивается), не очень-то радуют.

У катера идет активный разбор «полетов», мои спутники взахлеб рассказывают, как все происходило. У Михаила, не счи­тая уток, два гуся, у Николая тоже. На мою же долю на этот раз остались лишь горькие сетования на злодейку-судьбу. Кое-как наевшись, устраиваемся на отдых. Для этого есть два варианта: хочешь — лежи в катере, а хочешь — стой у борта в воде. В ус­ловиях такого, не очень богатого, выбора дружно устраиваемся в катере.

Перед уходом на вечерку Михаил мобилизует нас на установ­ку маяка. Его функции будет выполнять электрический фонарь, привязанный к одному из шестов и работающий от специального аккумулятора.

Засидку устраиваю на прежнем месте. Вода в канистру на­лита, усаживаюсь поудобней — и жду. Первыми, как всегда, на­чинают вечерний лет чирки. На бреющем полете они несколько раз налетают на чучела, но я не стреляю, по совету Михаила приберегаю патроны, да и стрелять в таких «мессершмитов» очень уж трудновато. Наконец налетает пара крякв, и одна из них после выстрела шлепается в воду. А вот и еще один крякаш, летит низко, почти касаясь воды. Выстрел достаточно на­дежный, но, увы, — подранок. Подбитая птица падает вниз и мгновенно исчезает под водой. «Раззява!» — ругаю сам себя и мысленно прощаюсь с добычей. Но нет, утка выплывает почти

там же, где и нырнула, и начинает совершать круговые движе­ния на одном месте. Второй выстрел прекращает ее мучения. После этой удачи следует серия досадных промахов, и я слегка приуныл. Солнце начинает постепенно садиться, птица пошла валом, и удача снова поворачивается ко мне лицом. В один из самых напряженных моментов охоты вдруг вижу, как прямо на меня, не спеша, плывет утка. Беру ее на мушку и уже готовлюсь стрелять, но неожиданно некая странность ее движения застав­ляет меня подождать с выстрелом. Между тем утка продолжает плыть в прежнем направлении. Когда до нее остается метров пять, я вдруг понимаю, что это не живая птица, а мое резиновое чучело. Чучело каким-то образом оторвалось от груза, и ветром его пригнало ко мне. И тут вспоминаю своего старого знакомо­го, прекрасного стрелка и охотника, который никогда не стре­лял по сидячим. Бывало, даже на охоте с подсадной, когда сама технология охоты предполагает выстрел по подсевшему к утке селезню, он разбирал крышу шалаша и стрелял только влет.

Между тем, совсем ближе к сумеркам количество битых уток вокруг моих чучел заметно возросло. Но меня одолевает жажда ре­ванша за утреннюю неудачу. «Где же гуси?» — чуть ни в сотый раз спрашиваю сам себя. А между тем гуси летят постоянно, но только либо не на меня, либо очень высоко. На всякий случай держу в одном стволе патрон с крупной дробью, но пока тщет­но. Вот уже и чайки полетели на ночлег, а это предвестник ско­рой темноты, которая здесь наступает мгновенно. И вот, когда я уже принял решение потихоньку собираться в обратный путь, к катеру из-за ближайшей стенки камыша в небе появился оди­нокий гусь. Птица идет прямо по касательной в сторону моих чучел на высоте не более пятнадцати метров. Замираю в полной неподвижности, а гусь между тем все ближе и ближе. Ну вот, кажется, пора. Вскакиваю со своего импровизированного сиде­ния, вскидываю ружье, делаю плавную поводку с упреждением и, не забывая про патрон с крупной дробью, нажимаю пальцем на второй спуск. После выстрела гусь камнем падает от меня в каких-то десяти метрах. А какой шлепок о воду, а какие брызги, это вам не жалкая чирушка и даже не кряква, а настоящий мате­рый гуменник. Ах, как я вспоминал эту жалкую чирушку, когда спустя какое-то время пытался приготовить для еды этот комок гусиных железных мышц.

Однако пора собираться. Складываю в рюкзак чучела, битую птицу и опять опорожняю, канистру. Гусь в мой скромный охотни­чий рюкзачок не входит, и я вешаю его на ружейный погон через плечо. «Ах, Михаил, Михаил — светлая ты голова!», что бы мы делали в кромешной темноте без твоего скромного маячка. Одна только мысль, что, заблудившись, пришлось бы провести целую ночь в воде до рассвета, приводит в трепет, ведь до ближайшего клочка суши десятки километров.

У катера я король сегодняшней вечерки — гусь только у меня. Так или примерно так мы провели еще несколько дней в царстве лотоса. Наши мучения, связанные с бессолевой диетой, еще боль­ше усилились, когда осетровой ухе пришел конец. К ней мы еще как-то привыкли, но когда попробовали первую ложку сваренной из уток похлебки, раздался всеобщий вой протеста. На совете ре­шаем, что это уж слишком, и с нас хватит — отчаливаем и поплы­вем в места, где кормят нормально посоленной пищей.

Опять упираемся шестами до выхода на основной банк, после чего разворачиваем катер в сторону Астрахани. Перед тем как за­пустить мотор, по местным правилам раскладываем на носу суд­на всю добычу. Точно не знаю, то ли это делается для того, чтобы птицу обдувало ветром для ее сохранности, то ли для того, чтобы продемонстрировать всем встречным, какой плывет удачливый охотник. По дороге Михаил по каким-то своим делам заворачи­вает к рыбоприемной барже, и здесь-то мы впервые за несколько дней от души наедаемся в меру соленой ухи.

Во время нашего пребывания на барже произошло, на мой взгляд, любопытное событие. К рыбоприемке причалил катер рыб­надзора, и представители этого почетного ведомства поднялись на борт. Присоединившись к обедавшим в это время рыбакам, они достали несколько протокольных бланков и, справившись с ка­ким-то своим списком, назвали четыре-пять фамилий. Названные рыбаки, не выражая никакого протеста, молча подписали чистые протокольные бланки и продолжали как ни в чем не бывало свою еду. В свою очередь, сложив подписанные протоколы в пачку, со­трудники рыбнадзора мирно со всеми распрощались и уплыли восвояси. Я, видя всю эту картину, не удержался от вопроса: «Что все это значит?» В ответ получил от рыбаков следующее разъяс­нение. Весь водный бассейн дельты Волги разделен на зоны. В некоторых зонах по каким-то там причинам объявлен запрет на промышленный лов рыбы. В других зонах ловить рыбу можно. По словам рыбаков, все знают, что в так называемом «распрете» рыбы нет, а вот в «запрете» она есть. Естественно, что рыбу ло­вят там, где она есть, то есть в «запрете». Рыбнадзор прекрасно об этом осведомлен, но если начать по-настоящему прижимать за это рыбаков, то рыбный промысел вообще прекратится, и зачем тогда здесь будет нужно это охранное ведомство. И вот было най­дено соломоново решение. Рыбаки ловят рыбу там, где она есть, а рыбнадзор в порядке очередности по своему списку время от времени составляет на них протоколы. Протоколы же, как извес­тно, и для охотинспекции и для рыбинспекции являются неким отчетным документом, характеризующим успехи деятельности этих ведомств. Поскольку и рыбаки и инспектора понимают, что и тем и другим жить как-то надо, то описанная выше система ра­ботает практически баз конфликтов и сбоев. Прощаемся с гос­теприимными рыбаками и, довольные, отчаливаем в Астрахань. Еще бы, наконец-то наелись нормальной пищей, разобрались в восточных тонкостях местной рыболовной политики, а Михаил еще разжился некоторым количеством рыбы, так сказать, для до­машних целей.

Со времени описываемых событий прошло уже много лет, од­нако я, наученный горьким опытом, и поныне, собираясь на охоту, на одно из первых мест в списке необходимых вещей и продуктов ставлю СОЛЬ.