К Румке на свидание.

 Сам я по охотничьему пристрастию легашатник с весьма солидным стажем. Люблю легавых собак и смею надеяться, достаточно разбираюсь в них и в этой охоте. Но есть у меня и другая «пламенная» страсть — это гончие. Приобрел я эту страсть, как говорят, с младых ногтей и видно до самой моей последней охотничьей тропы с ней не расстанусь.

Ну, скажите на милость, что может сравниться по красоте и эмоциональному накалу с поющими голосами гончих собак в осеннем или зимнем лесу. Что может так будоражить кровь, как зрелище мелькающего между деревьями и скачущего прямо на вас матерого беляка. И вот кульминация-выстрел и вы, подняв в вытянутой руке драгоценную добычу, на весь белый свет кричите ошалевшим от счастья голосом — «Готов»! А в это время главные виновники торжества, еще не остывшие от страстного гона, кидаются вам на грудь в диком порыве, пытаясь достать наконец-то остановленного с их помощью зверя.

К стати хочу отметить, что среди нашего брата легашатника не один я такой. Помню, как относительно недавно собралось нас видимо, не видимо курцхаристов, дратхаристов, англичанистов и т.д. и т.п. для участия в состязаниях на приз Российской охотничьей газеты. Утром вылезли мы из палаток все в заботах о слабом ветре, низкой траве малом количестве птицы и пр. И тут вдруг из соседнего лесного массива раздались звуки гона. Собаки работали в смычке. Голоса подобраны идеально, перемолчки были очень короткими, и их было мало, одним словом почти сплошной непрерывный рев. И вот целая группа моих коллег, забыв про все выше перечисленные проблемы, связанные с грядущими состязаниями застыла со счастливым и в то же время сосредоточенным выражением на лицах. Наступившая тишина прерывалась лишь отдаленными голосами собак, да краткими репликами, носившими, к стати сказать, весьма профессиональный характер. И в этот момент я лишний раз убедился, что среди моих коллег легашатников не один я подвержен второй «пламенной» страсти.

Тут вполне можно заметить — «Ну и что, держите и вы гончих, и радуйтесь себе на здоровье прелестям этой забавы». Тем более сезон охоты с легавыми и гончими практически не совпадает. В ответ можно задать лишь один риторический вопрос — «Ну где и как, скажите на милость, можно держать гончих, например на Ленинском проспекте?». Знаю, некоторые умудряются держать гончих в Москве и ездят с ними на охоту, но радостей от такой охоты, на мой взгляд, получают немного.

Если собака вязкая, то тебя все время преследуют кошмары вероятности ее потери. После чего следуют мучительные ночевки у костра, бесплодные поездки по окрестным деревням и подача объявлений во все мыслимые и не мыслимые источники информации. Собака ведь городская и дороги к своему дому она не знает. В то же время для собаки, живущей в сельской местности, этой проблемы обычно не существует. Если же собака, прогнав один-полтора круга, бросает след и добросовестно возвращается хозяину под ноги, вероятность ее потери значительно меньше. Но на гону вас в этом случае постоянно преследует мысль — «сейчас бросит, сейчас бросит». И вы вместо того, что бы выбрав хороший лаз, тихо стоять и слушать гон в ожидании удачи, начинаете метаться из стороны в сторону. А мечетесь вы в надежде перехватить поскорее зверя до того, как собака его потеряет и, повиливая хвостом, подбежит, что бы «сообщить», что и на этот раз косой обманул ее и ушел.

Есть у меня хороший приятель, известный в своих кругах теоретик охоты с гончими. На протяжении многих лет держал собак в Москве и выезжал с ними иногда на охоту. Когда однажды я попросил взять с собой и меня, он, потупив глаза, ответил — «ездил я как-то со своими собаками на охоту в компании с очень большими людьми». Первого зайца собаки гоняли двадцать минут, второго десять. Мои спутники были людьми очень культурными и вежливыми, но при расставании они что-то все время говорили о ближайшей осине».

Учитывая все вышесказанное, смею предположить, что данные обстоятельства, которые хотя и носят объективный характер, тем не менее, не самым лучшим образом влияют на качество племенного отбора.

Лишенный сам возможности держать гончаков я сделал несколько попыток отправлять щенков на периферию в надежные, как мне казалось руки. Тут-то думал я, промашки не будет, и при наездах я, наконец-то, получу настоящую охоту. Ан нет, щенков, как правило, не плохо кормили и хорошо за ними ухаживали, но до открытия сезона почти не выводили в поле. В результате фактическая нагонка начиналась только на охоте. Соответственно все мои надежды на скорую отдачу очень часто терпели фиаско. Робкие попытки объяснить, что собаке, особенно молодой, необходимо постоянно бывать в поле не зависимо от сезона, чаще всего натыкались на один и тот же ответ — «вам – москвичам делать не чего, а у нас весной и летом свободного времени нет — самая работа». По-своему мои оппоненты были, вероятно, правы, но, тем не менее, известно, что из ничего ни чего и не бывает. В подтверждение этой прописной истины могу привести следующий пример.

По рекомендации того же приятеля я поехал на заячью охоту в Тульскую область. Встретили меня очень радушно и утром со смычком великолепно выращенных и находившихся в отличном порядке пегих гончих пошли на охоту. Хозяин указал мне место, где надлежало встать перед началом гона, а сам с собаками пошел по склону оврага. «Если русак лежит в овраге, и собаки его поднимут, то пойдет он прямо на тебя – дело проверенное» авторитетно заявил он перед уходом. Я занял указанную позицию и стал ждать. Действительно, не прошло и пятнадцати минут, как начался гон. Зрение у меня хорошее и на расстоянии примерно полутора километров я прекрасно видел собак, которые, непрерывно отдавая голоса, мчались точно на меня по чистому заснеженному полю. Про себя я еще тепло подумал о хозяине, который так прекрасно знает звериные переходы. И вот собаки все ближе и ближе, гон все жарче и жарче, но где же заяц? На абсолютно чистом месте я проглядеть его никак не могу.

Увы, зайца просто не было. Собаки пробежали от меня в десяти метрах по едва различимому запорошенному следу не менее трехдневной давности, да еще и в пяту. В течение дня они выдали несколько таких же перлов, после чего мы без сожаления расстались.

Перед отъездом я выяснил, что собаки живут в хороших вольерах в утепленных будках. Поскольку хозяин был фермером и занимался откормом скота, то проблем с мясом для собак у него не было. Когда же я спросил о нагонке и вообще, о работе в поле, то прозвучал почти стандартный ответ — «некогда, да и на охоту хожу редко»

Вот на такой, или близко к такой, неудачной ноте, чаще всего и оканчивались мои охоты с гончими. Впрочем, возможно, мне просто не везло.

Но вот однажды встретил я своего старинного приятеля. Звали его Вячеслав и надо сказать, что был он сам по себе довольно оригинальным человеком. За период нашего с ним многолетнего знакомства он пережил, если так можно выразиться, несколько метаморфоз, касающихся его личных пристрастий.

Изначально в молодые годы он был страстным охотником. Благодаря ему я впервые попал на глухариный ток, где услышал и запомнил на всю жизнь песнь глухаря. За тем Вячеслав увлекся поисками и сбором военных трофеев и стал, как их теперь называют, «черным следопытом». И, наконец, напоследок он настолько потерял интерес ко всякого рода оружию и вообще к убийству, что по его словам даже по телевизору не мог смотреть спокойно, без содрогания сцены, показывающие, как хищный зверь преследует свою жертву.

При нашей встрече он как раз находился на второй стадии и на мой вопрос о глухарином токе ответил, что ток у него на примете есть, но это все ерунда. Главное, что в районе тока припрятано ни много, ни мало – противотанковое орудие с шестью снарядами. После такой «ценной» информации последовало предложение следующим летом выехать на место и опробовать пушку в деле. Я, конечно, поблагодарил за оказанное доверие, но отказался. В конце нашего разговора я мимоходом спросил: нет ли у него на примете гончей и места, куда бы можно было поехать и погонять зайчика. Он ответил, что есть такое место и с этого все началось.

Румка примерно четырех – пяти летняя выжловка была, хотя и без родословной, но по окрасу и статям, породной русской гончей. Жила она в полузаброшеной лесной деревне свободно без всякой привязи под крыльцом хозяйского дома. Такое свободное содержание позволяло ей при желании самостоятельно уходить в лес гонять зверя столько, сколько душе угодно. Не смотря на полную свободу выбора собака гоняла только зайцев, не обращая внимания ни на лис ни на лосей, которых тогда в округе было великое множество.

На охоту Румка ходила с кем угодно, лишь бы у человека было ружье. Характер у собаки был независимый, она ни когда не выпрашивала подачку, а если ее угощали, то воспринимала это как должное. В лесу она вела себя так же крайне независимо, редко попадалась на глаза, что свидетельствовало об очень широком полазе. Голос у гончей был мощным, но по моим понятиям несколько низковатым для выжловки и по звучанию, как бы слегка надтреснутым. В жировках Румка разбиралась без добора, и в случае если голос был отдан, значит зверь стронут и гон пошел. Но самым главным из всех перечисленных выше достоинств, конечно, была ее феноменальная вязкость. Если заяц был поднят, значит он должен быть бит и спасти его мог только промах или какая либо другая собственная твоя оплошность.

Ни какое болото, ни какой перевернутый лист, ни дождь, ни мокрый снег не давали зайцу шансов спастись от преследования. Как зверь ни хитрил на скидках, как ни путал след, уйти от гона он не мог. Видимо у собаки было великолепное чутье и большой охотничий опыт. Все это придавало особую прелесть гону, который шел почти всегда ровно с очень короткими сколами. Кроме того, как мы все, шутя, говорили, что Румка как компьютер, обладала неким запоминающим устройством. Сколько раз было замечено, что если собака в процессе гона пересекала место свежей жировки или след шумового зверя, то после отстрела она немедленно возвращалась на замеченное место, и гон снова начинался уже по другому зайцу. Битый зверь не вызывал у Румки ни малейшего интереса. Выйдя всегда точно по следу на место, где был взят заяц, она останавливалась, не делая ни каких попыток схватить добычу, почти нехотя принимала пазанок и тут же уходила в дальнейший поиск.

Как всегда, даже самое яркое светило имеет свои собственные темные пятна. Не миновала эта участь и Румку — она довольно заметно припадала на правую переднюю ногу. То ли это было вообще ее свойство, толи по причине хромоты, но двигалась она во время гона медленно – легкой рысью, иногда переходя даже на шаг. Благодаря такому гону заяц обычно шел не спеша и часто приседал прислушиваясь. Стрелять такого зайца было легко и просто, а вот ориентироваться в расстояниях и направлениях гона было достаточно сложно. Сколько раз бывало — собака лает еле слышно, и ты еще не успел толком сообразить, где встать в ожидании зайца, а он уже тут как тут, и катит в сторону, напуганный шумом твоих передвижений. По этому я выработал для себя некое правило — «гон далеко, а зайца жди рядом».

Свободное содержание создавало условия для щенения собаки ежегодно, а то и по два раза в год. В результате у выжловки было сильно отвисшее брюхо, а соски при движении чуть не били собаку по бокам. И, наконец, Румка боялась самолетов, преодолевающих звуковой барьер. В день когда проводились учебные полеты на расположенном где-то поблизости военном аэродроме в лес можно было не ходить — собака гонять отказывалась.

Не смотря на все эти, в общем-то не существенные в охотничьем смысле недостатки, мы все страстно любили «свою даму». Один из нашей компании, слегка склонный к стихосложению, написал даже поэму, где предлагал еще при жизни воздвигнуть Румке памятник. При этом в поэме предлагалось в качестве пьедестала использовать гору добытых из под нее зайцев.

Оставив в стороне художественные гиперболы, тем не менее, можно сказать, что при наличии довольно большого количества беляка и такой прекрасной в рабочем плане собаки, это создавало благоприятные условия для получения истинного удовольствия от охоты. И не было случая, что бы мы возвращались домой в Москву пустыми.

На протяжении целого ряда лет, где-то в двадцатых числах октября, еще по чернотропу нашу компанию одолевал «любовный зуд». Пора ехать на свидание к Румке.

Начинались бесконечные звонки, во время которых раздавались либо горькие сетования, либо ужасные проклятия в адрес бесчувственных начальников, не своевременных командировок, дней рождения жены или детей, внезапного приезда любимой тещи и т. д. и т. п. Но вот все мыслимые и не мыслимые препятствия преодолены и мы встречаемся на вокзале.

На этот раз едем втроем – я, Сергей и Валерий – все заядлые охотники, связанные между собой многолетними узами приятельства. Четвертый наш спутник — Вячеслав, сославшись на свои собственные дела, выехал на два дня раньше. Мы догадывались, что его дела носят так сказать поисково-трофейный характер, однако, подтрунивать над ним не стали. В конце-концов у каждого из нас свои слабости. Все дело в том, что ехали мы в места, где в годы войны происходили очень продолжительные и ожесточенные бои. В окрестностях той деревни, куда мы направлялись, сохранились в большом количестве полуразрушенные, засыпанные землей окопы и блиндажи. В лесах и болотах часто попадались наши и немецкие каски, мотки ржавой колючей проволоки, противотанковые надолбы, рвы и прочие следы былых сражений. Поэтому, не смотря на прошедшие годы, эти места представляли рай для разного рода следопытов- «черных и красных» к первым, как уже говорилось, относился и Вячеслав. Будучи великолепным мастером по металлу, он находил и восстанавливал из небытия такие штуки, что разглядывая их можно было только диву даваться.

Еще по темному приезжаем на небольшую станцию. По гулкому деревянному настилу минуем поселок и по знакомой тропинке углубляемся в лес. Идти нам с полной выкладкой шесть километров. Слегка примораживает, кругом любимый чернотроп, ни снега, ни пестрой тропы нет и в помине.

Хозяева встречают нас приветливо — это сам хозяин, его жена и двое сыновей — один почти взрослый, другой подросток.

Выкладываем из рюкзаков на кухонный стол нехитрые по тем скудным временам гостинцы и съестные припасы: колбасные батоны «китайскую стену» — модную тогда тушенку, сушки, конфеты и прочую снедь. С особым удовольствием хозяин наблюдает, как достаем бутылки «столичной», до которой он большой охотник.

Вообще семья наших хозяев жила в значительной мере за счет натурального хозяйства — огород, скотина, осенью клюква и грибы, которые сдавали в магазин при станции. Хозяин наш, судя по многочисленным наколкам, пристрастию к очень крепкому чаю и отрывочным репликам, в молодые годы не раз посещал «места не столь отдаленные», но теперь, судя по всему, остепенился. В доме имелось ружье, но ни сам хозяин, ни его сыновья охотой не увлекались. Так что Румка для нашей компании, очевидно, была просто даром божьим.

На расспросы о Вячеславе хозяева сообщили, что он с Румкой еще спозаранку подался в лес. «Да вон она гоняет- с крыльца слышно». Этого мы стерпеть не могли. Наскоро похватав ружья и патроны и отказавшись от чая, что есть ног кинулись в лес. Пока до него добежали походя определили, что заяц ходит небольшими кругами в знакомом нам мелколесье. Не прошло и получаса, как молодой, только – только начавший линять белячок, был взят Сергеем. А где же Вячеслав? На выстрел он не вышел, покричали, и он отозвался невдалеке. Пошли на голос и вот он упорно раскапывает саперной лопатой обвалившийся толи блиндаж, толи землянку, из которой торчит какая то ржавая железяка. Удивлению нашему не было предела — собака гоняет, чуть ли не вокруг него, зайца, а охотник занят черте чем.

Впоследствии Вячеслав прожил с нами еще два дня, на охоту не ходил, зато регулярно отправлялся куда-то по утрам с лопатой и металлическим прутом — щупом. Уехал он чрезвычайно довольный, сгибаясь под тяжестью рюкзака, в котором что-то побрякивало.

На следующий день перед выходом на охоту мы были свидетелями любопытного зрелища. Хозяйка отложила в ведро некоторое количество варева, которое готовила в русской печке на корм скотине. После чего, выйдя на крыльцо, начала стучать деревянной ложкой о край ведра выкрикивая «Мань! Мань! Мань!». И вот на этот зов вышла из леса еще молодая лосиха с красной повязкой на шее, подошла к крыльцу, и начала есть из ведра, смешно упав перед ним на колени.

Нам рассказали, что еще летом к телятам, пасущимся на лугу, прибился одинокий лосенок. Он постепенно перестал бояться людей и даже с удовольствием начал есть коровье пойло. Сейчас лосенок значительно подрос и, хотя живет в основном в лесу, всегда выходит на зов. Что бы уберечь лосенка от охотников, ему на шею надели красную повязку. Оказалось, что он страстно любит конфеты, берет их прямо из рук, и пока конфету развертывают, лосенок от нетерпения довольно чувствительно поддает головой.

Но вот шоу с лосенком закончено, завтракаем и вперед – время не ждет. Румка безо всякого зова, присоединяется к нашей компании и, слегка прихрамывая, трусит впереди. Вошли в лес, идем по дороге, собака пару раз пересекла наш путь и исчезла. Идем еще с полчаса — собаки нет, пора садиться на валежину и ждать.

Погода портится, с неба сыплет мелкая крупа, ноги в резиновых сапогах коченеют и вообще мерзко, а гона и в помине нет. В голову начинают приходить разные мысли типа — «и кому нужны эти муки, эта хромая собака, эти дурацкие зайцы и не лучше ли пойти домой к теплой печке». Прошло еще полчаса и сил ждать уже нет, нужно трогаться и идти хоть куда ни будь. И вдруг совсем рядом в каких ни будь двухстах метрах раздается любимая «музыка» и началось… Куда делись охи, ахи, стоны и проклятия. «Милая девочка, только держи на чутье след его косого». Разбегаемся в разные стороны, выискивая по собственному усмотрению наиболее надежный лаз.

Но видно сегодня не наш день. Беляк рванул далеко по прямой, не сворачивая, зашел в болото и тут начал крутить. Все наши попытки подставиться не принесли успеха. Видимо перебежки по низинкам, залитым кое-где по щиколотку водой, частенько подшумливали зайца.

Но вот, наконец, гон ушел из болота в мелколесье и заяц, вероятно подустав, начал здесь ходить на малых кругах. А вот и выстрел, но крика «Готов!» нет, и гон продолжается. Не иначе стрелял Валера – и точно. Подхожу – он стоит растерянный с переломанным ружьем и виновато улыбается. Стрелял он по зайцу на чистом месте в пятнадцати шагах и промахнулся. Между тем все дело в том, что Валера, будучи опытным охотником и не плохим стрелком, был классическим утятником. Стрельба же по зверю, особенно из под гончей была для него истинной мукой. Услышав, что гон идет на него, он впадал в панику. Руки начинали трястись, и при виде зверя Валерий стрелял в ту сторону, почти не целясь, лишь бы освободить стволы от зарядов. Соответственно результат очень часто, мягко говоря, не совпадал с надеждами. Помню у Сеттон-Томпсона его персонаж — индеец Куонеп такое состояние охотника квалифицировал как «оленью лихорадку». Делать нечего, расходимся снова под гон. На этот раз не повезло мне. Заяц прошел примерно в двадцати метрах в мелком густом ельнике. Зверя я не видел и определил место его перехода только тогда, когда Румка прошла с голосом по следу.

Осенний день короток, начинает потихоньку смеркаться, возвращаться в темноте по не очень знакомой дороге весьма неприятно. К тому же если из-под Румки не взять зайца, то она гонять его будет всю ночь. Хотя мы и знаем, что дорогу домой она найдет, по слухам волков в округе нет, возвращаться в деревню пустым, да еще без собаки, не очень хочется. Да и как быть с завтрашней охотой.

Но вот опять выстрел, и опять нет крика, и опять Валера. Бегу со всех ног в сторону пальбы — все то же. В скоре подбегает и Сергей. Посоветовавшись, решаем снимать собаку с гона. Отстегиваем ружейный погон и в месте, где прошел заяц, становимся поперек следа маленькой шеренгой, для верности взяв друг — друга за руки. Собака далеко, следом еще не прошла. Слушаем гон, он все ближе, и ближе, и ближе, и вот она выходит из за деревьев. Подпускаем ее в упор и хватаем, кто за что может. Видимо, оторопев от неожиданности, Румка не сопротивляется. Одеваем ошейник, пристегиваем к нему погон, и почти уже в темноте выходим на дорогу, ведущую в нашу деревню. А заяц — утешаем себя традиционной фразой неудачников — «пусть себе пока гуляет и наращивает сало до следующего раза».

Дома нас ждут фронтовые сто грамм, горячая картошка в мундире, мороженное свиное сало, порезанное ломтями, кислая капуста и чай с клюквой без меры и ограничения. За столом естественно опять идут разговоры о Румке. Хозяин рассказал, что в дом она попала случайно, трехмесячным щенком. Никто специально в лес ее не водил и не наганивал. Все ее лесные походы начались из сопровождения компаний грибников и ягодников, где она, видимо впервые, подняла и погнала зайца. Далее до всех охотничьих премудростей она доходила своим умом. Став постарше, начала уходить в лес самостоятельно, где, повинуясь лишь инстинкту, гоняла зайцев днем и ночью. Вот и сегодня, хоть и остались мы без добычи, за то в полной мере оценили мастерство собаки.

Разморенные охотничьими трудами на свежем воздухе, сытной едой и горячей печкой отправляемся спать. Спим на сеновале, здесь просторно, пахнет свежим сеном. На улице слегка морозит, но в теплых спальниках такой холод нам не страшен. Завтра опять в лес, нужно во что бы то ни стало переломить капризную охотничью судьбу, и взять реванш за сегодняшнюю неудачу.

Утром, встав пораньше, идем на так называемую военную дорогу. Эта дорога, по словам местных жителей, проложена то ли нашими, то ли немцами, еще во время войны. Идет она невесть откуда и невесть куда. Заросла эта дорога с той поры довольно прилично, но ходить по ней еще можно. Окрестные леса здесь изобилуют вырубками и сильно захламленными валежником ельниками, в которых беляк так любит ложиться на лежку.

Сегодня, как и вчера, все повторяется в прежней последовательности — входим в лес с собакой, идем — собака исчезает, садимся и ждем — ее нет, опять ждем, и вот погнала.

Я встал прямо на дороге в месте ее пересечения с узкой просекой. Место довольно чистое, видимость метров на тридцать- сорок. Жду, гон идет стороной, опять наверное неудача, думаю про себя и собираюсь поменять место. Но тут начинают одолевать сомнения типа — а вдруг заяц близко и подшумлю, да и место уж больно хорошее. «А будь что будет — остаюсь».

Видимо бог, если он есть, оценил мое постоянство и гон стал постепенно поворачивать ко мне. Стою замерев, помня, что заяц от собаки идет далеко впереди. А вот, наконец, и косой, скачет себе по просеке, никуда не сворачивая. Внимательно наблюдаю за ним и для себя определяю, что еще далековато, пусть подойдет поближе и тогда уж можно стрелять наверняка.

И тут что за притча, краем глаза замечаю метрах в двадцати пяти от меня другого зайца, который, весь вжавшись в пожухший папоротник, лежит под большой елью. Принимаю решение бить обоих, но сразу, никак не могу сообразить которого раньше. Между тем гонный заяц все ближе и ближе. Решаю стрелять первым гонного. Бью и не столько вижу, сколько чувствую, что попал. Мгновенно перевожу ружье на второго зайца, а он уже вскочил на все четыре лапы и готовится сделать прыжок, какого вероятно, еще свет не видывал. Стреляю из второго ствола, и он мертво ложиться. Поворачиваюсь в сторону первого зайца и вижу, что он тоже лежит не шелохнувшись. «Вот это да!» — королевский дуплет по зайцу. Скажи кому ни будь — не поверят. Хорошо, что есть свидетели. Ору что есть мочи два раза «Готов!» и подбираю зайцев. А вот и Румка, я хочу ее расцеловать а она, как всегда равнодушно грызет два пазанка и опять уходит в лес. Вскоре раздаются голоса моих «свидетелей» и вот они с разных сторон выходят на дорогу. Звучит обычный в таких случаях вопрос:

• Ну что, порядок?

Я отвечаю утвердительно, стараясь совладать со своим ртом, который по мимо моей воли растягивается до ушей. Зайцев не видно под кустом и Валерий спрашивает.

• «Что, первым промазал?»
• Нет, говорю почти стихами — попал, и на повал.
• А вторым по кому? — не унимается Валера.
• То же по зайцу, только по второму — отвечаю я.

Но мой свидетель сомневается и говорит, что так не бывает. В ответ я молча достаю из куста обоих зайцев.

Воодушевленные первым успехом, идем дальше. При переходе небольшой, но довольно глубокой болотинки, Валерий спотыкается, и чуть не падает плашмя в воду. Пошарив из любопытства ногой по дну, он вдруг достает остатки какого то оружия. Ближайшее рассмотрение показало, что это было то, что сохранилось от немецкого карабина. Приклад естественно сгнил, а вот сильно проржавевший ствол остался целым. Затвор открыт и в нем застряла окислившаяся латунная гильза. Пошарили по дну еще и обнаружили солдатский ремень из кожзаменителя, с так же сильно окислившейся медной пряжкой, на которой можно было разобрать готическую надпись «гот унд минтс» — с нами бог. Видимо это все, что осталось в русских болотах от завоевателя.

При выходе на одну из больших полян опятъ натыкаемся на следы военного лихолетия. Посреди поляны лежит небольшой самолет. Видимо при ударе об землю он развалился так, что хвост лежит отдельно, а кабина пилота — отдельно. Разглядываем остатки боевой техники и гадаем чья это машина — наша или немецкая. Никаких опознавательных знаков на крыльях различить не удается. И тут видим: в стороне от машины лежит винт — он деревянный и принадлежность самолета становится ясной.

Только – только мы собрались продолжать путь, как вдруг из-под фюзеляжа выскочил заяц и задал стрекача. Как всегда в таких случаях следует немая сцена. Первым из нас опомнился Валера и разрядил свои стволы — заяц, как ни в чем ни бывало, бежит. Вскидываюсь я, и в это время справа буквально в шаге от меня стреляет Сергей — заяц бежит. Ловлю на мушку белые «галифе» косого и вдруг вижу, как их закрывает широкая спина Сергея. Опускаю ружье вниз и ощущаю неприятный холодок под ложечкой. Оказалось, что после того, как Сергей выстрелил он зачем то еще сделал прыжок вперед и в сторону, очутившись таким образом прямо перед моими стволами. На мой вопрос, прозвучавший после того, как я слегка оправился от шока — за чем он это сделал, вразумительного ответа Сергей дать так и не мог. Не может дать ответа он и теперь, когда мы встречаемся спустя уже много лет. Успокоившись, ставлю ружье на предохранитель и закидываю его за спину. Баста — сегодня больше не стреляю, да и вес двух зайцев в рюкзаке потихоньку дает о себе знать. Но это мое личное решение, а друзья думают иначе.

«Самолетный» заяц благополучно ушел и оба «жаждут крови». Начинаем звать Румку, чтобы поставить ее на горячий след. Но не тут то было, ни на выстрелы, которые только что были сделаны по зайцу, ни на призывные крики, она так и не вышла. У нее как всегда был свой путь. Самый горячий из нас – Валера начинает ругаться по поводу упрямой и не управляемой собаки, а зря.

Буквально через несколько минут, в том направлении, куда ускакал заяц, раздается такое знакомое и надежное «А-я-я-я-я!». Все понятно — пересекла след и погнала. Друзья мои бегом кидаются в сторону гона, а я твердо придерживаясь принятого решения, иду в том же направлении, но не спеша. Гон то смолкает вдалеке, то вновь приближается. Очевидно, косой напуганный выстрелами, двигается в основном по прямой. Наконец голос Румки уходит совсем со слуха, мои напарники так же не подают признаков жизни. Решаю остановиться и подождать – авось, да что ни будь прояснится. И точно, невдалеке слышу выстрел, и Валерино счастливое «готов!». Спешу на голос – вот и он, рад без меры – наконец то размочил «невезуху». По его рассказу заяц выскочил от него в стороне, шел не спеша, но очень далеко – практически на пределе. В первый момент Валера даже засомневался – стоит ли стрелять. Но как оказалось старый надежный «Зауэр» привезенный еще его отцом сразу после войны из Германии и дробь двойка сделали свое дело. Беляк лег намертво. Приторачиваем добычу и начинаем размышлять, что делать дальше. Гона нет, Сергея нет. Кричим — ответа то же нет. Прикинув все за и против, приходим к выводу, что битый заяц вероятно шумовой и что двигаться нам надо в сторону ушедшего со слуха гона.

Проходим километра два–три и наконец–то слышим голос гончей, а за тем и торопливый дуплет. И, тем не менее, гон продолжается и Сергей молчит. Идем на выстрел и находим нашего охотника. Заяц на него вышел недалеко, но первый раз он стрелял через чащобу, а вот после второго выстрела Сергей точно видел, что заяц лег, но затем вскочил и, прыгая на трех ногах, исчез среди деревьев. Проходим в том направлении, где скрылся заяц – ни кровинки, ни шерстинки, а впрочем, может, что и есть, но чернотроп. Между тем Румка продолжает гнать, постепенно приближаясь. А вот и она, трусит себе не спеша, регулярно отдавая голос и опустив голову к земле. Проходит мимо, не обратив на нас ни какого внимания, и скрывается вновь в лесу. Но вскоре, на расстоянии примерно полутора сотен метров, гон резко обрывается и наступает полная тишина. Спешим к тому месту, где по нашим предположениям смолк гон и почти спотыкаемся о валежину, рядом с которой лежит битый заяц. Заяц внешне абсолютно целый, лишь на боку видны несколько пятен засохшей крови – видимо следы попавшей дроби.

Для меня до сих пор остается загадкой поведение собаки в данном случае. То ли она нашла по следу подранка и очень аккуратно его задавила, то ли заяц дошел сам, и наткнувшись на него собака просто прекратила гон. Однако в любом случае тушку Румка не тронула. Отсюда напрашивается вопрос – неужели привычка уходить в лес и самостоятельно гонять зайцев носила у собаки чисто спортивный характер, без всякого признака так сказать гастрономического интереса. Ибо такой интерес, как правило, присущ большинству деревенских гончих.

Убираем зайца в Сережин рюкзак, предварительно отрезав пазанок. Безо всякой надежды, а скорее для порядка, зовем собаку, и она вдруг совершенно неожиданно выходит из кустов. Пока Румка аппетитно грызет заячью косточку, решаем посадить ее на привязь и возвращаться потихоньку домой. Уж очень нам не хотелось повторять вчерашнее приключение по отлову собаки в надвигающейся темноте. Тем более, что на сегодня и впечатлений и добычи нам на сегодня хватит.

Почти у самого дома пробираемся через густой кустарник и поводок собаки постоянно путается в ветках. Идти страшно неудобно, и решаем пустить собаку на свободу. Дом рядом, куда она денется, рассудили мы. Румка, так же очевидно почувствовав близость дома и конец охоты, бредет неподалеку – все спокойно. Но видимо мы не до конца оценили способности нашей кормилицы. Не проходим мы так и двадцати минут, как наша идилия нарушается и собака неожиданно исчезает. Проходим еще немного и вот оно опять – «А-я-я-я-я!». Только что мечтали об ужине, теплой печке, о том, как скинем опостылевшие резиновые сапоги, и вот изволь радоваться – все начинается вновь. Такие мысли возникают только в первые минуты – охота есть охота и страсть берет свое.

Ребята разбегаются в разные стороны, но только не я. Сяду-ка на пенек, и скину рюкзачок. Тем более, что существует мнение, согласно которому гонный заяц, двигаясь по кругу, рано или поздно возвращается к месту подъема с лежки. А гон то начался где-то совсем здесь, рядом. Сижу примерно с полчаса, гон идет относительно недалеко и собака все время на слуху. Хоть я и зарекался больше не стрелять, но на всякий случай кладу ружье на колени. И вот совершенно неожиданно с противоположной стороны от направления гона появляется заяц и скачет точно на меня. Вопреки принятому решению руки автоматически вскидывают ружье и снимают предохранитель. На пути зайца лежит толщиной с руку не совсем еще упавшая валежина. Навожу на нее стволы и про себя загадываю – «если беляк перед ней приостановится, что бы подлезть или перепрыгнуть через нее буду стрелять». Беляк приостановился, бью, и он больше не двигается, а ведь зарекался сегодня больше не стрелять. Делать нечего кричу «Готов!» и с оханьем засовываю третьего зайца в рюкзак. Пока стою на месте размышляю о том, что не шумовой ли этот заяц опять. Но нет, гон заворачивает в ту сторону, откуда пришел косой, и вот она Румка. Отдаю собаке пазанок и на всякий случай сажаю опять на привязь. Хотя деревня совсем рядом, но опять лишние приключения нам совсем ни к чему.

Подходят ребята и говорят, что после сегодняшнего охотничьего фарта мне долго должно не везти ни в любви, ни в карты. Ну, с любовью – бог с ней, возраст уже не тот, а в карты я вообще не играю.

Сегодня дома нас ждет толченая картошечка с «Китайской стеной» и «фронтовые» под соленые рыжики. В отличие от вчерашней неудачи, теперь свое блаженство мы точно заслужили.

Во время ужина просим хозяйку продать нам клюквы для деревенских гостинцев в Москву. Она соглашается, и со смехом предлагает вместо, по ее понятиям, пустого времяпрепровождения на охоте, пойти самим и набрать клюквы. Благо в этом году на болоте ягоды видимо-невидимо. Мы единогласно отвергаем это предложение. И я тут же почти с ужасом вспоминаю, как несколько лет назад, поддался таки подобному соблазну. Через два часа ползанья на коленях по болотному мху и кочкам, у меня отсохла спина, руки и ноги. А когда изредка поднимался, то в первый момент не мог сообразить, где земля, а где небо. За это время в моем ведре ягод набралось от силы на четверть. В то же время местные женщины, сидя на корточках и походя обсуждая свои домашние дела, набрали почти по полному ведру. С той поры я дал сам себе твердое обещание быть подальше от подобных мероприятий, навсегда решив, что это занятие не для меня.

После ужина хозяин предложил нам попариться в бане. Все семейство уже помылось, но печь еще горячая и если в нее подкинуть немного дров, то пар будет в самый раз. Друзья тут же с энтузиазмом приняли это предложение, да и я не возражал. За годы скитаний мне приходилось бывать и в финской и в сибирской и в татарской и бог еще знает в каких еще банях. Однажды даже банный день был устроен в палатке, где пар и горячую воду добывали при помощи обычных походных котелков с водой и раскаленных на костре камней. Каюсь я не особый любитель парной, но поплескаться в горячей воде с устатку всегда приятно. На этот раз баня оказалась такой, в какой я еще ни разу не бывал, ибо топилась она по черному. Разделся в предбаннике благополучно и вошел внутрь. «О ужас!», где то в верху еле светит керосиновая лампа, а в остальном сплошной едкий дым. Лишь у самого пола, согнувшись в три погибели можно относительно спокойно смотреть и дышать. Кое-как быстро ополоснувшись, бегом выскакиваю в предбанник. Вытираюсь полотенцем и обнаруживаю, что в тех местах, где я ненароком касался стен, остались на теле следы сажи. Но бог с ней с сажей, отмывать ее ни за какие коврижки я обратно в баню не полезу.

Кстати, по приезде в Москву я ненароком рассказал, как парился в бане «по черному» одному человеку. Мой собеседник оказался крупным специалистом в банном вопросе. В ответ на мои сетования он посмеялся и сказал, что мы просто поторопились с мытьем – нужно было подождать подольше пока дым весь выйдет. А вообще, по словам этого специалиста, процесс мытья в «бане по черному» имеет для профессионала целый ряд неоспоримых преимуществ перед другими банями. Но какие это преимущества я сейчас уже забыл. Видимо вся соль этих преимуществ была в модной теперь экзотике и экстриме.

Перед сном еще раз обсуждаем дневные приключения и подводим итоги – шесть зайцев на троих за три дня – отлично. А впереди у нас еще три дня и главная наша надежда и опора – Румка. Засыпая, Валера начинает что то сонно бубнить уже о будущей поездке на свидание с нашей несравненной дамой сердца и мы с Сергеем, так же засыпая, единодушно с ним соглашаемся.