На берегах буйного Терека

 Случилось, что в самый расцвет эпохи так называемого застоя служебная судьба свела меня с очень большим (по тем временам) начальником небольшой кавказкой республики. После нескольких встреч, на которых мы обсуждали чисто производственные вопросы, он пригласил меня к себе в гости. В свете этого приглашения мне дано было понять, что в моем распоряжении будет чистый песок морского пляжа, горячее южное солнце и номер в весьма престижном санатории. Я, конечно, вежливо поблагодарил его, но сказал, что свой отпуск привык проводить в трудах праведных — на охоте и рыбалке. Тогда знакомый спросил, что конкретно в этом плане меня интересует. В ответ на шутливую триаду — фазан, кабан, сазан он слегка задумался, а потом сказал, что первое и второе он гарантирует, а вот на третье место может предложить усача.

Соблазн был велик, до сих пор я ни разу не стрелял фазанов, тем более что на руках был натасканный первопольный пойнтер, да и зверовой охотой   я тогда очень интересовался. А вытащить на берег мощного усача, — какой рыбак от этого бы отказался.

Не впадая в особые, детали мой будущий гостеприимный хозяин посоветовал взять с собой только самое необходимое: одежду, ружье и патроны — все остальное будет обеспечено на месте. Кроме того, с собой я еще мог захватить приятеля. Наиболее благоприятным временем поездки мы оба посчитали вторую половину октября.

Сказано, — сделано: в середине октября был дан контрольный звонок, нас ждут, — и мы с приятелем взяли билеты на самолет. Мой приятель отличный охотник и удачливый рыбак, начал раньше меня охотиться с подружейными собаками и держал все время русских спаниелей. Изначальную дрессировку их он вообще не признавал, считал, что у спаниеля природа всегда берет свое.

И действительно, все они у него хорошо работали, хотя гоняли безбожно. На мои упреки  он обычно отвечал: «чтобы собака не гоняла — надо хорошо стрелять, тогда гнать будет нечего». И надо отдать ему должное — стрелял он классно. Потеряв последнего спаниеля, приятель поддался моим уговорам и завел легавую собаку — ирландского сеттера — молодую огненно рыжую красавицу — Кару.

Обе собаки — моя Кэт и Кара великолепно смотрелись в паре, курс натаски прошли практически одновременно в одних и тех же местах и мы с нетерпением ожидали первого охотничьего поля.

В аэропорту по поводу нашей собачьей пары все время раздавались восторженные ахи да охи, и какой-то ретивый грузин тут же предложил продать ему обоих собак так сказать на «корню». В те, теперь уже далекие, времена перевоз собак самолетом не представлял особых трудностей — ветсправка и багажная квитанция, оплаченная соответственно весу животного. В багажном отделении сердобольная весовщица на весы поставила только передние ноги собак и выписала квитанции к оплате соответственно половине их веса. К полету в самолете собаки отнеслись абсолютно равнодушно, как будто они этим занимались всю свою жизнь. После посадки вышли на летном поле, кто-то кого-то встречает, а нас, похоже, никто. Судорожно начинаю искать номер телефона нашего патрона и вдруг… Прямо на поле к трапу самолета выскакивают две «Волги», в номерах которых огромное количество нулей. Из машин выбегают три джигита, подхватывают нас вместе с собаками и багажом и везут в даль неведомую. Неведомой далью оказалась одна из крошечных горных долин, расположенная недалеко от аэродрома, а там большой ковер, а на ковре…

Одним словом только к вечеру родилась идея искупаться в море благо погода, несмотря на октябрь, была теплой. К морю, мы ехали по горному серпантину на предельной скорости, почему-то все время по левой полосе. До сих пор не понимаю, как местные джигиты знают, что впереди нет местных машин. Море больше всего понравилось нашим собакам. В диком восторге они с лаем начали бросаться на прибрежные волны. Ночь мы провели на коврах, расстеленных в чабанской хижине, а утром последовало предложение продолжить «долгожданную» встречу. И тут мы не выдержали.… После продолжительных переговоров наших хозяев между собой на местном наречии нас опять посадили теперь уже в «УАЗик» и куда-то повезли. На мой вопрос, куда едем последовал ответ на охоту на Терек. Вот оно! В памяти моментально всплыл Л.Н. Толстой, его «Казаки», дядя Ерошка, Лукашки, Марьяна, абреки, и конечно фазаны, кабаны и олени.

С надеждой всматриваюсь в окружающий дорогу ландшафт. Но, ничего пока не предвещает вожделенных радостей охотничьего сердца. Слева горы, а справа поселки, поля и кое-где мелкий кустарник. И вот подъезжаем к мосту — надпись «р. Терек». Ничего особенного — не очень широкая и видимо мелкая река с водой абсолютно желтого цвета. Но вот что буйная, то буйная, действительно — валы, покрытые пеной, так и перекатываются друг через друга. Въезжаем в небольшой поселок, на краю которого стоит весьма респектабельный одноэтажный дом — это, как нам объясняют обкомовская дача, где мы будем жить. На крыльце дома стоит, радушно раскинув руки, очень симпатичный крупный мужчина — это директор леспромхоза, на территории которого нам предстоит охотиться.

• Очень вовремя, — говорит он.
• Завтра у нас большой праздник: «день работника лесного хозяйства».

В ответ мы с приятелем понимающе переглянулись, и каждый из нас подумал — «ну все —  это конец».

Дом нас встретил коврами, полированной мебелью и холодильником, набитым всякими напитками, яствами. Прямо скажем, все это было очень необычно для нас людей, привыкших на охоте обходиться более чем скромными удобствами бивуачной жизни. На прощанье директор препоручил опеку над нами местному жителю, который проживал с семьею по соседству и, по-видимому, исполнял обязанности сторожа.

Наутро, как мы и предполагали, началось праздничное мероприятие: произносили тосты за гостей — вахи, за каждого по одиночке, за каждого из присутствовавших, за дружбу между великими народами, за братство между великими и малыми народами и т. д. и т. п. В общем, как обычно. Заведенный порядок лишь раз был нарушен трагикомическим случаем. Мой приятель, слегка обалдев от пиршества, вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Рядом с нашим домом был небольшой водоем, и он решил наклониться, чтобы слегка освежить лицо холодной водой. Время было уже ночное, и лишь луна слегка освещала окрестности. Для удобства приятель поставил одну ногу на берег, а другую — на торчащую из воды кочку. Позднее он рассказывал, что ощутил настоящий ужас, когда вдруг вода ринулась к нему на встречу, а кочка стремительно рванулась вверх. Оказалось, что соседский буйвол, верный своей привычке, забрался целиком в воду, выставив наружу лишь ноздри и горб. Вот горб-то и принял мой приятель за кочку. В результате ему пришлось срочно переодеваться и сушить мокрую одежду. В самый разгар лесного праздника к дому подъехала машина, и радостно приветствуя нас, из нее вышел довольно молодой человек, — как оказалось главный охотничий начальник республики. Видимо его прислали из центра для оказания нам дополнительного содействия. Мы с приятелем мгновенно засыпали его всяческими вопросами, касающимися технических тонкостей местной охоты. Отвечал нам он довольно уклончиво, а спустя некоторое время оказалось, что сам по себе это отличный мужик, но не охотник. На свою высокую должность он заступил недавно, а до этого был центральным нападающим республиканской футбольной команды и на этом поприще снискал большую известность у местной общественности. На мой последний вопрос, «каков, так сказать, наш официальный охотничий статус в данной местности»? он улыбнулся и достал бумагу на форменном бланке с большой гербовой печатью. Согласно этому документу наш маленький коллектив отныне именовался, экспедицией, у которой были довольно широкие полномочия при отстреле местной фауны.

Как ни трудны кавказские торжества для неподготовленного гостя, но и они, слава богу, проходят. Утром мы встали довольно потрепанными, но исполненными твердой решимости выйти в поле. Правда, оставленным нам после пиршества разные бараньи вкусности и напитки, в принципе позволяли безбедно провести время, до самого  обратного отъезда не выходя из дома. Но ведь не за этим мы сюда приехали! На робко задаваемые вчера вопросы: куда нам лучше всего для начала пойти на охоту — из разных уст следовал почти один и тот же ответ, сопровождаемый широким жестом руки — куда угодно, дичи везде полно. Снарядившись и взяв на поводки собак, мы вышли на крыльцо, и еще раз попытались сориентироваться в окружающей местности. Почти сразу за домом, на сколько хватало глаз, простирались поля. Поля изумрудного цвета с отавой люцерны, желтые и желто-серые поля убранной и не убранной кукурузы, поля с подсолнечником и, наконец, поля покрытые стерней и еще не вспаханные после уборки зерновых. Мы прикинули и так, и эдак, и решили начать с ближайшего поля люцерны. Разошлись примерно метров на триста друг от друга и пустили собак. Слегка подросшая  после покоса люцерна, по идее была прекрасным убежищем для пернатой дичи. В месте с тем она не препятствовала свободному движению собак, а легкий встречный ветер благоприятствовал их четкой работе — одним словом  — то, что надо. Дело лишь за птицей. И она не заставила себя ждать. Буквально через несколько минут, после того как мы разошлись, раздался выстрел приятеля, и донеслась команда «подай». Ну, думаю,  началось. Правда, за дальностью расстояния, я не мог определить: по кому он стрелял. Пока я предавался этим размышлениям, моя собака слегка потянула и стала. После команды «вперед» и выстрела у меня в ягдташе оказалась первая добыча из-под первопольной собаки дичь — перепел. Через несколько десятков метров все повторилось, с разницей лишь в том, что я позорно промазал. Пришлось исправлять ошибку и наводить собаку по «перемещенному». Благо перепел был осенний — жирный и далеко улетать не хотел.

Основательно прочесав люцерну, мы переместились на полу скошенное  кукурузное поле. Здесь перепелов было, пожалуй, побольше, но стрельба существенно труднее — мешали торчащие метелки не скошенных растений.

Одним словом через два часа такой охоты, когда путь преградила оросительная канава, наполненная водой, мы с моим напарником оказались обладателями пустых  патронташей и довольно увесистых ягдташей, набитых перепелами.

Напоив и искупав собак, разомлевших от работы на осеннем, но все еще жарком южном солнце мы присели отдохнуть и обсудить результаты первого выхода на охоту. Не сговариваясь, пришли к единому мнению, что попали в самый разгар осеннего пролета, когда перепела из России валом шли к морю, а затем на зимовку в Турцию и Иран. Было очень приятно отметить и тот факт, что наши собаки, натасканные в основном по болотной дичи, сразу же принялись работать по перепелу. Правда, дома мы несколько раз наводили их на подсадных японских перепелов, но им тогда казалось, что это совсем другое дело. Чего только стоил их непохожий ни на что жуткий крик, да и запах у них, вероятно, совсем другой, полагал я.

В конце нашего импровизированного совета мы сделали еще одно заключение, при такой стрельбе нам на долго патронов не хватит. Следовательно, потешать себя и собак охотой по мелочи можем позволить себе лишь несколько дней. После того, как собаки полностью будут обстреляны, надо искать фазанов, ради которых мы в основном сюда и приехали.

Придя домой, дружно ощипали и приготовили птицу. Накормили собак и сели сами обедать. Вскоре к нам пришел наш сосед-сторож и принес в подарок от своей жены большую банку кислого молока — айрана. Вкус у этого молока был просто великолепный, и как мне почудилось, слегка отдавал миндалем. Оказалось, что айран был приготовлен из молока буйволицы, жирность которого почти в два раза превышала жирность молока коровы.

Оказалось так, что каждый уважающий себя местный житель держит в хозяйстве буйволицу, чтобы пить традиционный здесь чай, обязательно с ее молоком.

Мы быстренько усадили за стол соседа и угостили жареными перепелами, которые ему очень понравились. Сам он был не охотник, но на наши вопросы ответил следующее. В ближайших окрестностях фазанов очень мало — держатся они в основном ниже по Тереку. Кабаны так же сюда заходят редко — слишком многолюдно, поэтому искать их надо в предгорьях. На следующий день, наш выход в поле был первоначально похож на предыдущий. Перепелов было много, стрельба легкой, птицы поднимались лениво, летели прямо и почти не бегали. Жира в них было столько, что наши брюки от соприкосновения  с подвешенной к торокам дичи моментально становились сальными. Наслаждались мы и работой собак, особенно красочным было зрелище, когда они сходились и начинали работать одновременно по одной и той же птице. Этакие две стоящие скульптуры — одна из пламени, другая из золота и все это на зеленом фоне травы.

Но вот однажды, определенный ход работы моей помощницы изменился. Собака потянула, стала, потом опять потянула и вдруг начала бешено метаться, опустив вниз голову.

— Господи, неужели долгожданный фазан?

Но нет, — впереди собаки вполне в пределах выстрела поднимается большая стая куропаток. Не стреляю и что есть мочи кричу «даун», а сам думаю: погонит или не погонит. Для первопольной собаки стая куропаток большое искушение — море запаха, и шума от взлетающих птиц.

Отлично — искушение преодолено, — не погнала. Между тем куропатки переместились в сторону моего напарника, и оттуда послышался  вскоре торопливый дуплет. Куропатки внесли существенное разнообразие в нашу охоту. За день мы подняли еще стаи три-четыре. Птицы были не «нахлестанными» держались в основном в кукурузе и не очень сильно  бежали. Несмотря на наши тайные надежды, ни один фазан, так и не был поднят.

Дома нас опять ждал айран, который на этот раз принесла сама соседка. В ответ на наши благодарности и похвалы прекрасному напитку она рассказала, что ее мужу,  вчера очень понравилась жареная дичь. В чем же дело — один из ягдташей был тут же освобожден от содержимого прямо у ее  ног. Соседка придирчиво осмотрела верхнюю птицу и положила ее обратно — «горло не перерезано такое мясо мы не едим». Видимо муж ее был менее ортодоксальным мусульманином, когда сидя с нами за столом нарушил аж две заповеди Аллаха всемогущего. Но ничего не поделаешь, как говорится: «восток дело тонкое». На следующий день я, вооружившись ножом, разложил битых перепелов и куропаток головой на восток и прочел над ними начало единственной молитвы, которую знал: «Аллах акбар…» — и совершил необходимую процедуру. В результате вечером после тщательного осмотра наш дар был милостиво принят.

Приобщаясь к охоте на юге, я в полной мере оценил здесь преимущества гладкошерстной собаки. По возращении домой я спокойно мог заниматься своими делами или отдыхать. Совсем другое дело мой приятель — его Кара представляла довольно жалкое зрелище. Набившиеся  в шерсть, многочисленные колючки, которыми так богаты здешние поля и пустоши, делали ее прекрасную шубу очень похожей на старый валенок. Особенно досаждали крупные продолговатые колючки, которые попадали ей под мышки и до крови травмировали нежную кожу. Поэтому мой напарник, вернувшись, первым делом укладывал бедную собаку перед собой и долго вычесывал, не обращая внимания на ее протесты и жалобное повизгивание.

Забегая вперед, скажу, что под конец мы начали просто выстригать шерсть на наиболее поражаемых участках тела. В результате к моменту возвращения в Москву — наша красавица превратилась в существо, больше напоминающее драную кошку.

После трех дней охоты мы решили попробовать осуществить хотя бы одно, из своих заветных мечтаний — поймать усача. К сожалению, попытка не принесла успеха. По утверждениям местного населения, этой рыбы в Тереке было много, и встречались довольно крупные экземпляры. Но, подойдя к берегу реки, мы убедились, что при таком быстром течении нечего и думать о ловле на удочку.

Заброшенные же нами донки из-за легкости грузил, которые были у нас в наличии, моментально прибивались течением к берегу. Тем не менее, мы отвели таки рыбацкую душу, наловив в небольшом притоке на удочку примерно полведра некрупных сомиков и сазанчиков. Клев был изумительный, да и в наш сугубо мясной рацион было внесено приятное разнообразие.

На следующее утро, выглянув в окно, я был свидетелем довольно любопытной картины. На автобусной остановке на двух длинных скамьях сидело около десятка женщин. Судя по их большим корзинам и сумкам, они собирались ехать на базар в райцентр. В ожидании транспорта женщины мирно беседовали между собой. Вдруг на противоположной стороне улицы показался старик с длинной клюкой, в папахе и в мягких кожаных  ичигах. Как только он, поравнялся с остановкой, все женщины как по команде встали. Вот, подумал я восхищенно, не разучились здесь еще почитать старость. Не прошло и пяти минут, как вслед за стариком, прошел молодой парень, лет двадцати пяти — процедура приветствия повторилась. Меня это так заинтриговало, что я не выдержал и так же решил проверить, чего стоят здесь на востоке мои мужские амбиции. Радость моя была крайне велика. В наш век женской эмансипации  я даже представить не мог, что есть место, где можно добиться уважения прекрасной половины человечества только за то, что является потенциальным носителем усов и бороды.

После очередного выхода на охоту, который в принципе ни чем не отличался от предыдущих, к нам приехал директор леспромхоза. Поинтересовался, как у нас идут дела, не нужно ли чего? В ответ мы сообщили о своих успехах и лишь посоветовали, что никак не найдем фазанов и с кабанами плохо.

По поводу кабанов решение было принято мгновенно. Один из лесников сегодня жаловался, что на поле, засеянное ячменем, каждый вечер ходит стадо кабанов. Во второй половине следующего дня за нами придет машина, довезет до места, где мы можем организовать засидку, а на другое утро заберет обратно. Предложение нам очень понравилось, и на следующий день, мы были полностью готовы. Покормив и выгуляв очень недоумевающих собак, мы заперли их в доме, сели в машину и тронулись. Примерно через час езды по довольно извилистой дороге машина подъехала к маленькому аулу. Метрах в пятистах от него находилось небольшая полоска неубранного ячменя, к нему-то мы и направились. Высадив нас и выгрузив два пустых ящика из-под помидор, на которых мы должны были сидеть и кошму, которой можно накрыться в случае непогоды, шофер пожелал удачи и укатил. Было совсем еще светло, и мы решили предварительно обследовать будущее «поле боя». Судя по следам, посеянный на поле ячмень был бесплатной столовой для всякого рода живности, как домашней, так и дикой. Его навещали коровы, лошади, кабаны и косули. И это только те, чьи следы  мы могли определить в представшей нашим глазам многоследице потравы.  Местные жители, засеявшие это поле, видимо махнули рукой и отдали его в руки аллаха всемогущего. Поскольку поле находилось в низине, да и вечер был  очень тихий, мы выбрали место засидки на самом его краю, ориентируясь не на ветер, а на закат заходящего солнца. Посовещавшись, решили сесть рядом, что бы в случае чего поддержать друг–друга  — мало ли что… Я терпеть не могу эти засидки. Время на них идет страшно медленно и тоскливо, ноги затекают, комары съедают, шевелиться нельзя и т. д. и т. п. Я сидел несколько раз в ожидании кабанов, медведя, лося, оленя и всегда безрезультатно. Зверь либо совсем не выходил, либо бродил где-нибудь в противоположной стороне, где не только стрелять, но и видеть-то его невозможно. И, тем не менее, опять с надеждой клюнул на «эту удочку». Начало стремительно темнеть, прикрепили фонари к ружейному цевью и опять ждем. Вот чьи-то шаги — ага, пришла серая большая лошадь, и стала не спеша щипать колосья. С поля в сторону гор поднялась и полетела большая стая куропаток — «почивать отправились». А вот совсем рядом проскакал здоровенный русачина — встал с лежки и подался на ночную кормежку. Стало почти совсем темно, луны нет, и надежда только на свет наших фонарей. И вдруг недалеко, метрах в двадцати от нас, появились два темных пятна. Пятна эти медленно перемещались по полю, не приближаясь и не удаляясь. Время от времени до нас доносилось похрустывание, которым обычно сопровождается пережевывание растений. Судя по тому, как начало двигаться ружье моего соседа вслед за темными силуэтами он тоже заметил зверей и начинает выбирать момент для выстрела.

• Пора, — подумал я, и слегка толкнув локтем своего товарища, включил фонарь.

Напарник почти одновременно сделал то же самое. При свете отчетливо стали видны очертания двух крупных зверей, которых почти наполовину скрывали неубранные растения. Я быстро навел ствол своего ружья в то место, где по моим расчетам должна быть лопатка и уже почти начал плавно давить на спуск, как вдруг зверь зашевелился и поднял голову. Что за черт? У кабана с каждой стороны, по одному уху, а тут я вижу два. Боже! Да ведь это рога. Что есть силы, толкаю своего приятеля в бок, как потом оказалось очень во время — он, как и я готов был стрелять.

Поднимаемся в полный рост и начинаем рассматривать «зверей», чуть не ставших для нас добычей. Оказалось, что на поле забрели два молодых черных буйвола. Не испытывая ни тени страха буйволы не спеша пережевывали жвачку и посматривая на нас изумрудными, в свете фонарей, глазами.

• Вот это был бы номер, — подумал я, утирая выступивший на лбу пот.

Полагаю, что мой напарник был того же мнения. В ожидании дальнейших событий мы просидели еще часа два. Но за это время ничего существенного не произошло, буйволы и лошадь видимо наелись и отправились восвояси. Больше никого не было. Накрывшись кошмой,  мы слегка вздремнули, и за час до рассвета снова заняли свои позиции, но кабаны так и не пришли.

Утром за нами пришла машина и мы, не вдаваясь в подробности, сообщили шоферу, что кабаны не пришли. В ответ он сочувственно поцокал языком и сказал: «Горлушка — он хитрый». Оказалось, что горлушками на местном наречии называют диких свиней.

На обратном пути, мы заглянули к «нашему» директору и доложили о своей неудаче. В ответ он посмеялся и сказал, что здесь на кабанов  в основном охотятся приезжие охотники, чаще всего русские, так как местное население в пищу свинину не употребляют. Случайный отстрел домашнего скота здесь не редкость, но все как-то улаживается, потому что уж очень страдают посевы от набегов четвероногих разбойников.

В заключении он посоветовал нам, как следует отоспаться, а вечером обещал заехать к нам с предложением, которое должно определить судьбу нашего, дальнейшего здесь пребывания.

Последовав рекомендации нашего «хозяина», и к неимоверной радости собак, которые устроили дикую пляску в честь нашего благополучного возвращения, мы все вместе пообедали и улеглись восстанавливать силы после бессонной ночи.

Вечером нам поступило следующее предложение: примерно в тридцати километрах от нашего жилья вниз по Тереку есть сторожка, в которой живет местный лесник — Зелимхан. В ближайшей округе там есть все, что нас интересует — и фазаны и кабаны. Зелимхан, сам отличный охотник, все нам покажет и обеспечит полное содействие.

Но, приехав в избушку, мы лишились полированной мебели, мягких диванов, пушистых ковров, электричества, газовой плиты и холодильника. В ответ мы в один голос заявили — «на черта нам это все — даешь Зелимхана!».

Рано утром пришла машина, мы тронулись на встречу с новыми местами. Грунтовая дорога шла строго по берегу реки, никуда не сворачивая. Характер местности резко изменился. Вместо обширных полей к обоим берегам Терека сплошной стеной начал подступать лес. Лес этот совершенно не соответствовал тому значению, которое мы северяне обычно вкладываем в это понятие. В нескольких словах его описание можно свести к следующему — верхний ярус составляют могучие деревья в два и более обхвата, средний ярус был представлен белой акацией и орехом, а нижний — неимоверным переплетением кустов шиповника, терновника и ежевики. Кусты в свою очередь были перевиты диким виноградом, хмелем и еще какими-то растениями, очень похожими на лианы. Одним словом — джунгли. Тут я вспомнил графа Толстого и описание пойменного леса, данное им в «Казаках». Судя по скудным географическим указаниям, мы находились согласно его определению на Немирном берегу. Именно отсюда, по воле автора, абрек плыл на встречу смертельному выстрелу отчаянного Лукашки. На протяжении всей поездки мы не встретили ни единого населенного пункта, ни одного дома и вообще ни живой души. Лишь многочисленные коровьи следы свидетельствовали о том, что местное население поблизости все-таки имеется. Но вот, наконец, у самого края дороги показался небольшой, обмазанный известкой белый саманный домик, крытый камышом.

• Приехали, — сказал провожатый, и наша команда всей гурьбой вывалились из машины.

Во дворе дома мы застали следующую картину. Довольно еще молодая женщина, закутанная в черный платок по самые глаза, грузила на запряженную телегу какие то узлы, мальчик-подросток помогал ей в этом занятии, другой ребенок лет шести, сидел на скамейке и играл с двумя собаками. На крыльце стоял невысокий мужчина лет 45-ти, очень загорелый, одетый в довольно потрепанный синий форменный китель и такую же синюю рубашку со знаком лесного ведомства. При виде нас женщина поздоровалась, посадила ребенка в телегу, позвала подростка и вся процессия двинулась вдоль по дороге, оставив нас наедине с хозяином.

Как выяснилось в последствии хозяин, как мы уже знали — Зелимхан, получив известие о нашем приезде, отправил все свое семейство в близлежащий аул, где у него был свой дом. Радушно поприветствовав, он пригласил нас в сторожку. К великому неудовольствию наших собак, вход в помещение, где живет мусульманин, был им навсегда закрыт. Ибо согласно Корану, для правоверных существует три нечистых животных: свинья, собака и обезьяна. Поэтому разместить собак пришлось в маленьких сенях на войлочной кошме. Внутри дом состоял из одной комнаты, скромное убранство которой составляли две кровати, покрытый ковром настил, стол, две скамьи и печка. Зелимхан, который говорил по-русски очень чисто, радушно предложил нам обе кровати и угол, где можно было сложить вещи, сам же он деликатно удалился, чтобы не мешать в устройстве на новом месте. Определившись с жительством, мы вышли на улицу, что бы узнать, как местное собачье племя встретило наших четвероногих питомцев. Вопреки некоторым опасениям, знакомство протекало в самой мирной форме. У Зелимхана было три гончих собаки — выжлец и две выжловки породы арлекин. Насколько я знаю в наших местах, таких собак уже нет. Узнал я их по книжному описанию, согласно которому внешне очень похожие на русских гончих собак, арлекины имеют разные глаза — один обычный, карий, а другой — белый, как у сороки. Наступило время обеда, и мы, выложив свои запасы, пригласили хозяина к столу. Несколько рюмок помогли всем нам избавиться от некоторой неловкости первого знакомства, и разговор вскоре принял вполне задушевный характер. Из рассказа хозяина следовало, что в лесу очень много фазанов, на которых практически никто не охотится, лишь два года назад приезжали космонавты и отстреляли несколько штук. Тем не менее, в густых зарослях, где днем скрываются птицы, нашим собакам взять их будет крайне трудно. Поэтому охотиться на фазанов нам нужно либо рано утром, когда птицы выходят из пойменного леса кормиться на поля, либо на небольших вырубках, которых в лесу довольно много. Что же касается кабанов, то их так же много — и целые стада, и отдельные секачи. Охотиться на них лучше всего с собаками, и две из трех его собак отлично гоняют. В ходе беседы Зелимхан так же сказал, что он сходит с нами и все покажет. Что же касается кабаньей охоты, то он вместе с собаками готов принять в ней участие.

Как потом оказалось, Зелимхан был в принципе очень хороший охотник, неплохо разбирался в следах и ко всему этому был великолепный стрелок. Проходя службу в Восточной Германии, он состоял в спортивной команде, и неоднократно выигрывал престижные армейские стрельбы. И, тем не менее, сам по себе он почти не охотился вследствие некоторой лености характера.

На следующее утро я поднялся чуть свет и направился к умывальнику, чтобы привести себя в порядок. С деревьев, расположенных довольно близко от дома, а также с противоположной стороны Терека время от времени раздавались какие-то хриплые крики.

• Неужели, — подумал я.

Вышедший на крыльцо Зелимхан подтвердил, что действительно это фазаны-петухи приветствуют восход солнца. Так вот как звучит на самом деле знаменитое фазанье «тердоканье». Позавтракали, Зелимхан сел верхом на лошадь, мы взяли на поводки собак и тронулись в путь.

В ширину лесные «джунгли» поймы Терека простираются примерно на четыре —  пять километров. Богатый растительный мир, состоящий из крупных деревьев и очень плотно растущего кустарника, создают прекрасное убежище для лестных обитателей, а наличие разного рода плодов, орехов и ягод служат прекрасной кормовой базой. Дополнительным источником питания служат так же прилегающие к лесной пойме поля. Двигаясь по дороге, где часто встречались полу засохшие лужи, мы с приятелем поражались обилию следов. Тут были следы кабанов, косуль, енотов, шакалов и еще бог знает кого. Обратили внимание на очень необычный на наш взгляд след. Подъехавший Зелимхан объяснил, что здесь наряду с енотовидной собакой обитает и енот-полоскун, которого когда-то завезли с Дальнего Востока.

Но вот лес кончился, и мы вышли к полям, которые ничем не отличались от тех полей, на которых мы первоначально охотились. Зелимхан посоветовал искать фазанов в закрайках кукурузы, где растения были не так высоки и относительно редки, зато растущие в междурядьях сорняки, были довольно плотны и служили укреплением для птиц.

Попрощавшись с нами, Зелимхан пожелал удачи, и ускакал куда-то по своим служебным делам. Посовещавшись с напарником, мы приняли следующее решение. Расходимся в разные стороны и охотимся примерно до полудня с таким расчетом, чтобы выйти обратно к дороге, ведущей к дому. Перепелов стреляем только в том случае, если больше ничего не добудем на обед: бережем патроны в расчет на более солидную дичь. И так, тронулись. Пускаю собаку вдоль самого края леса и поля. Заросли начинаются сразу после межи и представляют непролазную стену из терновника и ежевики. Прошли примерно с километр, полю нет конца и края. Трижды собака отработала перепелов, но я к великому ее недоумению отпускаю их без выстрела. И вот опять стала, полагаю,  что по перепелу, но нет, после команды никто не взлетает. Собака броском кидается вперед, и начинает мотаться по чьим-то набродам. Памятуя непреложную истину, что если собака работает по бегущей птице, охотник должен находится максимально близко к ее хвосту бегая вместе с ней. Но тщетно, пометавшись по полю, собака утыкается в терновник, и останавливается — дальше хода нет. Хотя птицы я не видел, но почти не сомневаюсь, что это был фазан со своим знаменитым лошадиным бегом. Идем дальше, по-прежнему игнорируя перепелов, которых стало заметно меньше, видимо пролет подходит к концу. Еще дважды мы устраивали скачки на перегонки, но тщетно, все кончалось у стенки терновника. Контрольное время неумолимо приближается. Пора поворачивать обратно. Пока в ягдташе пусто, лишь с той стороны, куда ушел мой напарник прозвучал одинокий выстрел.

Чтобы не возвращаться по уже пройденному маршруту, становлюсь на хорошо натоптанную кабанью тропу и выхожу на противоположный край поля. Подходим к небольшой низинке, поросшей невысоким камышом. Видимо весной, после разлива реки, здесь продолжительное время оставалась вода. Сейчас воды нет, лишь кое-где остались небольшие лужи, окруженные довольно густой грязью. Обходим низинку по краю, и вдруг собака стала на камыш.

• Вперед, — бросок… Ничего…, и опять стойка… — и опять ничего. И началось…

Мы несколько раз обежали низинку по периметру, а также раз десять пересекли ее вдоль и поперек. При этом собака регулярно, через каждые десять-пятнадцать метров ставала, а затем снова бежала, опустив голову вниз, а я, естественно — за ней.

Наконец я не выдержал, стал задыхаться и взмолился: «Дорогая, черт с ними, с этими фазанами, мочи моей больше нет бегать». Но мольбы были напрасны. В порыве азарта собака уже ничего не слышала и вновь кинулась вперед, а я — из последних сил, за ней. И вот, когда я уже решил — все… будь, что будет, собака стала буквально перед пучком камыша, за которым был довольно большой кусок чистого пространства. И тогда-то произошел буквально взрыв — из-за пучка, с хриплым криком, вылетели два петуха-фазана. Почти не целясь, стреляю в одного, а затем в другого. Первый благополучно улетает, а второй, сложив крылья, камнем падает вниз. Беру в руку «солнечную» птицу, любуюсь радужным оперением, разглаживаю чуть не полуметровый хвост. Судя по небольшим и загнутым вверх шпорам, петух матерый. Присаживаюсь на землю, чтобы перевести дух и думаю. Вот, наверное, когда пригодился бы спаниель, преследующий дичь без остановки «на стойку». Стоящая легавая теряет много времени и бегущий во весь опор фазан успевает далеко от нее оторваться.

Спустя много лет мне пришлось при просмотре видеофильма видеть состязания с отстрелом, проводимые по парковому фазану в Голландии. Ничего общего тамошние фазаны с нашими дикими собратьями не имели. Птицы сидели на свекловичном поле. Собаки находили фазанов, становились на стойку и по команде ведущего, практически без потяжки, сразу же поднимали дичь.

Подойдя к дороге, которая вела к дому, я увидел своего напарника, который уже ждал меня. У ног, привязанный к ружейному погону, лежал здоровенный русак. По его словам, Кара так же гоняла двух фазанов, но так и не смогла поднять их на крыло. Еще раз полюбовавшись трофеями, двинулись к дому. Я слегка поотстал, завязывая расшнуровавшийся ботинок, и мой приятель скрылся из глаз за поворотом дороги. Не прошло и двух минут, как впереди раздался хлопот крыльев, крик фазана и подряд два выстрела. Оказалось, что на пути была небольшая рощица белой акации с почти полным отсутствием кустарника у подножия деревьев. Кара моментально сунулась туда и прямо на хозяина выгнала сразу несколько фазанов, поднявшихся почти у самого его носа. Полет двух из них был прерван «королевским» дуплетом. Это были опять два петуха в полной своей красе, но суды по шпорам — молодые. Радость наша была велика: наконец-то сбылось! Правда мы тогда еще не знали, какую цену заплатит одна из наших собак за такое «сбылось». С этого момента и до конца своей жизни Кара потеряла стойку. В дальнейшем она работала только как спаниель даже по мелочи. Видимо для психики горячей собаки столь мощный эмоциональный стресс не проходит даром.

Дома Зелимхан довольно сдержанно, как и подобает настоящему мужчине, отнесся к нашим охам и ахам. Тем не менее, за столом с большим удовольствием оценил кулинарные способности моего приятеля, проявленные при приготовлении, пока еще экзотической для нас, дичи. Сетования на то, что собаки никак не могут поднять бегущих птиц из кукурузы, он встретил с пониманием, и пообещал отвести нас на лесные вырубки.

На следующий день мы во главе с Зелимханом, двинулись на этот раз вглубь леса.

Вопреки первоначальному впечатлению, лес был не столь непроходим, как казалось. В самых разных направлениях его пересекали узкие дорожки и просто протоптанные коровами тропинки. Как объяснил нам Зелимхан, дорожки проложили местные жители, приезжающие за хворостом из ближних аулов. Коровьи тропинки протоптал так же принадлежащий им скот.

Как потом мы выяснили, здесь издавна существовала довольно оригинальная система животноводства. Коров выпускали в лес без пастухов, где они бродили иногда по нескольку месяцев к ряду. Часто коровы в лесу телятся и выращивают телят самостоятельно на так называемом «подсосе». О животных вспоминают только тогда, когда появляется в них необходимость. Причем отлов одичавшего скота довольно затруднителен. У самого Зелимхана бродило также несколько коров и бычков, подозреваю, что сам он точно не знал, сколько их было. Для меня до сих пор остается загадкой, как местные жители отличают своих животных от чужих. Крупных хищников в пойме нет, и скот находится почти в полной безопасности от диких зверей, но не от людей. По рассказам нашего хозяина время от времени, джигиты, живущие на другой стороне Терека, в сопредельной республике, совершают смелые набеги на соседей. Переправившись через реку по известным им бродам на грузовых автомобилях, современные абреки ловят (бывает, и отстреливают) беззащитный скот, разделывают на месте и увозят мясо. Так что иногда надежды хозяина на сытую зиму оборачиваются лишь брошенной шкурой да найденной в кустах рогатой головой. Случается, что не минуют этой участи и овцы, пасущиеся в предгорьях. Так что традиции абреков, описанные графом в позапрошлом теперь веке, дошли до нас почти в первозданном виде. Только поводья горячего коня сменил прозаический руль вездехода.

Но вернемся к нашей охотничьей вылазке.

Примерно в трех-четырех километрах от дома, вдоль довольно хорошо наезженной дороги, в лесу стали встречаться вырубки. Некоторые из них были старые, заросшие кустами почти в рост человека. Другие были довольно свежими. На них рос покрытый сочными ягодами ежевичник, но низкий, не выше щиколотки. Кустов же терновника здесь почти не было. Вот на эти-то, относительно чистые места и указал наш проводник. Еще вчера дома Зелимхан подробно расспрашивал о работе легавых собак и в заключение весьма деликатно спросил, может ли он взглянуть, как все выглядит в натуре. Мы в один голос заверили, что никаких проблем нет, и в свою очередь предложили ему взять ружье и патроны.

Определившись с местом охоты, мы с приятелем разошлись по разным вырубкам, пустили собак и двинулись вперед. Зелимхан, видимо считая, что пойнтер надежнее, и больше подходит по внешнему виду на привычную гончую собаку, пошел со мной.

Низкий ежевичник, хотя и цеплялся за брюки, но был вполне проходим, а для собаки он вообще не представлял препятствия. Без особых усилий мы прошли более половины вырубки, лишь иногда чертыхаясь в том случае, когда спотыкались о заросли и невидимые глазу пни. Но вот собака прихватила свежие наброды, и пока в них разбиралась, в стороне молча поднялись две курицы и исчезли за пределами видимости. Через некоторое время с соседней вырубки, куда ушел мой напарник, прозвучал выстрел, а у нас ничего. Переходим на следующую вырубку и, сразу же, собака потянула верхом и стала. Жестом показываю Зелимхану, чтобы занял место стрелка позади собаки, а сам отхожу в сторону — «вперед» — снова потяжка, а за ней бросок и почти в метре от головы пойнтера поднимается фазан. Зелимхан не спеша его отпускает и затем бьет. Птица падает, и я кладу ее в ягдташ. Зелимхан был очень доволен и даже погладил собаку, но после выстрела интерес к охоте потерял, пожелал удачи и оставил меня. Исключая дальнейшие подробности скажу, что к полудню, когда начало припекать солнце, у нас было четыре фазана — один Зелимхана, один мой, и два — приятеля, — как всегда он всех обстрелял. Кара работала без стойки в привычной для ее хозяина манере спаниеля, что его, по-видимому, совсем не огорчало. Фазаны сразу или после небольшой пробежки поднимались на крыло. Анализируя их поведение в данных условиях, мы пришли к выводу, что очевидно птицы боясь запутаться в переплетении плетей низко стелющейся ежевики, больше надеялись на крылья, чем на ноги. В последствии я дважды наблюдал картину, когда фазаны, еще будучи на земле, начинали биться, попав в эти естественные сети. И, тем не менее, несмотря на опасность, птицы постоянно прилетали из леса на это ягодное ежевичное пиршество.

В продолжение темы охоты на фазанов, хочу отметить, что часто, двигаясь по лесным тропам и дорожкам, нам не раз приходилось видеть разгуливающих впереди птиц. Иногда фазаны долго бежали впереди, а иногда просто ныряли в чащу. Поднять их с нашими собаками мы, естественно, не могли. И, тем не менее…

Однажды за нами на охоту увязалась одна из живущих у Зелимхана гончих выжловок. Это была дама в возрасте, очень добродушная и упитанная. Кабанов она, по утверждению хозяина давно не гоняла, а больше лежала на солнышке или промышляла самостоятельно в ближайших окрестностях. Звали собаку Пальмой. При выходе на охоту она весьма деликатно плелась сзади, но, несмотря на наши предложения остаться дома, упорно двигалась следом. Наконец, мы не выдержали, плюнули на все уговоры и решили, — будь что будет. Собака осмелела и пошла по дороге чуть впереди нас. Не прошли мы и километра три, как Пальма вдруг насторожилась, и за тем стремглав кинулась в непролазные, по нашим понятиям, джунгли. Оттуда сразу же с криком поднялся петух и был немедленно бит. Однако упал он опять в непролазную чащу, и мы решили: «эх, зря загубили птицу, ни нам, ни нашим собакам его не найти». Каково же было наше удивление, когда буквально через минуту из леса вылезла Пальма с фазаном в зубах и скромно положила его на дорожку. Это удивило нас еще больше. По нашим понятиям, при том, довольно скудном пищевом рационе, который обеспечивал своим собакам хозяин, Пальма тут же, в кустах, должна была сожрать фазана вместе с перьями. Пока мы дошли до наших любимых вырубок, точно таким же образом из-под Пальмы был добыт еще один фазан. При этом надо отметить, что наши собаки абсолютно спокойно проходили мимо тех зарослей, куда кидалась Пальма. Видимо чутье у нее было на несколько порядков выше, чем у наших легашей.

В дальнейшем Пальма ходила на охоту вместе с нами только тогда, когда  ей самой этого хотелось. В противном случае никакие уговоры не оказывали на нее воздействия.

После проведенной, так сказать «разведки боем», мы регулярно стали ходить на охоту либо в лес на вырубки, либо на поля, уже без сопровождения Зелимхана.

Частая смена угодий вносила определенное разнообразие в наши, заполненные «трудами праведными», будни. Перепела почти полностью ушли, зато за пределами пойменного леса было довольно много куропаток и зайцев. Вопреки «грозным» предупреждениям литературы, наши легавые собаки оказывали определенную помощь при охоте на русаков. Лежащие на лежке зайцы довольно редко допускали собак до стойки, но вот что касается добора подранков, то тут –проблем практически не было. Видя, как моя благородно-рафинированная Кэт, любительница поваляться дома на диване, в мгновение ока находит и расправляется с подраненным зверьком, я только диву давался. Причем приторочить зайца было также весьма проблематично: собака мертвой хваткой висела на нем, как фокстерьер на лисе. Видимо кровь далеких предков — гончих фокс-гаундов давала о себе знать.

Особенно рад был добытым зайцам Зелимхан, хотя никогда в открытую об этом не говорил. Обычно, после того, как с охоты бывал принесен очередной заяц, он поздно вечером с деловым и несколько смущенным видом седлал лошадь, а к седельной луке приторачивал большой алюминиевый бидон. Осуществив эту процедуру, он садился верхом, и направлялся на противоположную сторону Терека, а утром у нас на столе уже стоял полный бидон буйволиной сметаны. Между прочим: заяц, слегка обжаренный и тушеный в сметане с разного рода овощами — это что-то! Мы никогда ни о чем Зелимхана не спрашивали, а он сам ни о чем и не говорил. Тем не менее, про себя мы лично отправляли благодарность даме, живущей на противоположном берегу в сопредельной республике, не забывающей нас грешных в своих щедротах.

Осуществив свою первую охотничью мечту — «фазан», мы решили снова попытать свое рыбацкое счастье, да и собакам надо было дать хотя бы небольшой отдых. Однако наша доночная снасть, усиленная грузилами из гаек, найденных в сарае, опять не принесла успеха.

Глядя на нашу тщетную возню с рыболовными снастями, Зелимхан решил проблему рыбного стола по-своему — в духе Колумбова яйца. Дело в том, что у него был свой автомобиль — довольно новый, но уже сильно потрепанный «Жигуленок». Как внешний, так и внутренний вид этой машины приводил моего приятеля — квалифицированного технаря, в священное негодование. Еще бы — одна фара разбита, крыло помято, одна дверка не закрывается, и при движении пассажиру приходилось держать ее рукой, ключи давно потеряны, и чтобы двинуться с места, приходилось соединять два проводка. Когда же машина трогалась, раздавался жуткий стон и скрип, никогда не смазывавшихся механизмов.

У Зелимхана не было прав. Как он сказал — «все не хватает времени, чтобы съездить в райцентр и купить их в ГАИ». Так что пользоваться машиной ему было возможно только при разъездах в пределах определенной «зоны безопасности».

Однажды утром, не говоря ни слова, Зелимхан сел в машину и куда-то уехал. По возвращении с охоты мы обнаружили его сидящим на крыльце. Не вступая в дебаты, Зелимхан указал на «Жигули» и коротко сказал: — «там, в багажнике возьмите одного». Как оказалось, в багажнике лежало два осетра, не очень крупных по меркам этой рыбы — килограммов так на десять-двенадцать. Вскоре одного он увез куда-то, а из головы другого мы сварили уху, из половины туши сделали шашлык, а вторую половину засолили и прикоптили.

К великому нашему сожалению, отпущенное для охоты время давно перевалило за вторую половину, соответственно сокращались наши запасы патронов. Поэтому мы начали подумывать, что не пора ли потихоньку оставить в покое пернатую дичь и зайцев и заняться чем-нибудь посерьезнее, т.е. кабанами. Эту идею мы высказали хозяину и получили немедленное согласие — завтра, — сказал он.

На завтра, вооружившись пулевыми патронами и картечью, кликнули гончих собак, и все двинулись в лес. Своих собак вследствие того, что оставить их было негде, также взяли с собой. Решили, что если во время гона они будут сидеть рядом, то охоте это не помешает. С момента выхода прошло не менее двух часов, гончие усердно рыскали по лесным тропам, но безрезультатно. Кабаньих следов было много, — но все достаточно старые. Вдруг, одна из собак отдала голос, вторая к ней присоединилась, и началось… Разбежались в стороны, стоим ждем… И вот буквально в двадцати метрах от меня выбегает на тропу и садится маленькая рыжая собачка. Увидев своего соплеменника, моя собака, дружелюбно виляя хвостом, пытается с ним познакомиться. Но соплеменник, видимо не оценив ее порыва, мгновенно ныряет в чащу.

• Шакал, — понимаю я.

Спустя несколько минут на нашу тропу выскакивают обе гончие. Ясно, значит идут по шакалу. Позднее мой приятель рассказывал, что первоначально зверь вышел на него. Ожидая кабана, он был очень удивлен, насчитав трех собак вместо двух наших гончих. Постепенно гон начал удаляться и совсем смолк. Посовещавшись, мы решили выйти на дорогу, и идти в том же направлении, куда ушли собаки. Прошел час — ни слуха, ни духа. Вышли на край вырубки и разошлись, сетуя на неудачу. Потеряв надежду на кабанов, решили поискать хотя бы фазанов. Закладываю в ружье дробовые патроны и пускаю свою собаку вперед. Вдруг, буквально в сотне метров от меня раздается дружный лай гончих. Слышу крик моего приятеля — «кабан»! Проклиная себя, судорожно шарю в патронташе в поисках пулевых патронов, но поздно. Моя собака с перепуга кидается в ноги, а на вырубку, не далее чем в пяти метрах от меня выскакивает кабан. Скорее инстинктивно, из чувства самосохранения, стреляю навскидку, а сам про себя думаю: — что же я делаю, — ведь в стволах семерка. Однако далее с удивлением замечаю, что кабан на полном ходу переворачивается через голову и падает на спину, дрыгая всеми четырьмя ногами.

Наконец зверь затихает, а я стою и никак не могу прийти в себя. Подхожу ближе: передо мной лежит небольшой подсвинок килограмм так на тридцать пять-сорок. Наклоняюсь и рассматриваю рану на шее, величиной с хороший кулак. Как потом оказалось при разделке туши, весь заряд стендовой семерки в контейнере угодил в кабана почти не рассыпавшись из-за стрельбы с очень близкого расстояния. Подошедшие участники охоты поздравили меня с полем и отогнали гончих собак, остервенело рвавших убитого зверя. На общем совете решили отправить Зелимхана домой за лошадью с телегой, а тем временем мы с приятелем начнем обдирать и потрошить кабанью тушу.

После появления в доме мяса свиньи, в нашей дружной троице произошел раскол, если так можно выразиться, на гастрономической почве. Все дело в том, что Зелимхан, будучи православным мусульманином, категорически отказался есть свинину. Нам же почти за трехнедельный срок диета, состоящая в основном из мяса птицы, слегка поднадоела, и мы с удовольствием уминали сочные кабаньи бифштексы. Другое дело — Зелимхан, как всякий уважающий себя кавказский мужчина он считал, что стряпня — чисто женское занятие. Поэтому начал обходиться в основном двумя наиболее простыми в приготовлении продуктами — хлебом и чаем. На все наши уговоры он отвечал молчаливым отказом. А тут еще вспомнил, как в прошлом году к нему приезжал охотовед из Кировского института, который то ли писал диплом, то ли кандидатскую диссертацию. Темой его исследований был енот-полоскун. Отстреливал каждую ночь с помощью привезенных им двух лаек, нескольких зверьков. Охотовед сперва тщательно их взвешивал, измерял, исследовал содержимое желудков и т.д., а потом варил тушки и часть отдавал своим лайкам, а часть съедал сам. Видимо он для себя перефразировал известный афоризм М. Жванецкого: «что охраняю — то имею» на «что изучаю — то и ем». Пришлось после его отъезда бедному Зелимхану выбросить в Терек «поганую» кастрюлю.

Не знаю, сколько бы наш хозяин протянул на столь ограниченной диете, если бы не случай.

Видимо, в соответствии с таинственными указаниями свыше, к нам на лесной кордон время от времени приходила машина. Машина привозила чаще всего овощи, фрукты, масло, рис, фасоль и некоторое количество горячительных напитков. Будучи небольшими поклонниками алкоголя, напитки мы, по большей части, складывали в пустой ящик. А вот с остальным — священнодействовал мой приятель — лобио, плов, чахохбили и харчо из фазана, и это далеко не полный перечень подаваемых к столу блюд.

В этот раз кроме всего прочего, привезли сладкий перец, который тут же был нафарширован рисом, с мелко нарезанной свининой и очень украсил наш обед.

Едим мы с напарником это блюдо и нахваливаем, а бедный Зелимхан, глотая слюни, давится сухой коркой и запивает ее чаем. Сил у меня не стало смотреть на эту муку, и я обратился к нему со следующими словами.

• Зелимхан! Ты в армии был?
• Был.
• Свинину там ел?
• Ел, — ответил он, — а куда там денешься, не помирать же с голода.
• Так вот. Пока ты здесь, считай себя на военной службе, а я, как старший по званию, отдаю тебе приказ: доставай миску.

Зелимхан на минуту задумался, потом выглянул в окно, чтобы проверить, нет ли кого поблизости, и задвинул занавеску. На мою командирскую тираду последовал вопрос.

• А ты никому не скажешь?
• Клянусь! — ответил я, и для убедительности поднял два пальца вверх.

Миска с перцем была тут же опустошена, и пришлось наполнять ее снова. Сам по себе, Зелимхан видимо был не очень ревностным мусульманином, но очень опасался общественного мнения. По его словам, если кто узнает, что он ест «горлушку», век не видать ему протянутой руки. После этого случая наши гастрономические разногласия к взаимному удовлетворению сторон были разрешены.

Довольными зверовой охотой остались не только мы и наши собаки, но и гончие хозяина — с их рацион было внесено существенное дополнение в виде субпродуктов и наваристого бульона из костей.

Вообще проблему кормежки своих гончих Зелимхан решил довольно неординарно. Примерно через день, а то и раз в два дня, на стоящей во дворе полуразрушенной печке, лесник кипятил ведро воды. В кипяток, соответственно количеству собак, он добавлял три миски муки. Затем это, довольно жидкое месиво, размешивалось палкой, благодаря чему образовывался некий клейстер. Горячий клейстер прямо в ведре ставился посреди двора и процесс приготовления корма на этом заканчивался. При виде ведра собаки начинали ходить винтом, ожидая пока его содержимое остынет. Когда этот момент наступал, первая собака припадала к ведру и лакала до тех пор, пока ее бока не превращались по размеру в два мяча. После того, как первая собака есть больше уже не могла, к ведру припадала вторая, и все повторялось. Третья доедала то, что осталось от двух предыдущих.

Несмотря на такую упрощенную систему кормления, гончие выглядели достаточно упитанными, а наша любимая Пальма — даже толстой. Видимо все дело состояло в том приварке, который добывали собаки собственной охотой, рыская по окрестным лесам и полям. Не прошло и двух дней, как результатами этой охоты нам пришлось воспользоваться.

Однажды, находясь во дворе дома, мы вдруг услышали истошный лай одной из гончих, который раздавался из недалекого лесного массива. Лай был очень азартным, и доносился с одного и того же места. Зелимхан прислушался, а потом уверенно сказал:

• собака остановила кабана. — Не сговариваясь, все втроем, мы кинулись за ружьями.

Разойдясь друг от друга на некоторое расстояние мы, как могли, стали пробираться в сторону лая. Наконец, когда я почти изнемог в неравной борьбе с колючками и шипами, мне удалось почти добраться до места, где собака держала кабана. Лай был совсем рядом, но через плотные кусты терновника ничего нельзя было разобрать. Еще шаг — и лай вдруг начал удаляться в противоположную сторону.

• Эх, подшумел, — подумал я.

Выбравшись на тропинку, я увидел своего приятеля в не менее потрепанном, чем я состоянии. Оказалось, что он, где на четвереньках, а где и ползком, пытался добраться до места, где собака облаивала зверя, но безрезультатно. Гон, между тем, продолжал удаляться. Решили идти в том направлении, может быть повезет, да и Зелимхана авось встретим. И вдруг, выстрел, голос собаки на минуту смолк, а потом начал снова раздаваться с одного места. Спешим на лай по тропинке и вот видим картину: на старой, заросшей крапивой и ежевикой вырубке, удобно устроившись на пне, сидит Зелимхан и покуривает. Метрах в двадцати от него, так же на низком пне, сидит собака и на кого-то лает.

• Где кабан? — Спрашиваем Зелимхана.
• Там, — меланхолично отвечает он и показывает в сторону собаки.

На наши дальнейшие расспросы лесник рассказал, что стоял он на узкой дорожке, когда метрах в двадцати от него кабан в прыжке пытался преодолеть открытое пространство. Зелимхан стрелял в зверя практически влет, и лишь по звуку шлепка пули определил, что не промахнулся. Судя по проведению собаки, кабан находится в крапиве, но в каком он состоянии — неизвестно. Немного постояв, мы с приятелем решаем идти к месту предполагаемого нахождения зверя. Идем рядом, чтобы в случае чего не перестрелять друг друга. Собака продолжает лаять, но с места не двигается. И вот, наконец, зверь показался. Сквозь крапиву видно, что он лежит, передние ноги вытянуты, и на них покоится голова, повернутая в нашу сторону, уши не прижаты. Подходим еще ближе, на всякий случай держа тушу на мушке. Нет, предосторожности излишни — готов! Оказалось,  что убитым зверем оказалась хорошо упитанная свинья, весом примерно килограмм на восемьдесят. Потом, при вскрытии, выяснилось, что пуля навылет пробила легкие, и застряла в околосердечной сумке. И, тем не менее, с такой смертельной раной, свинья пробежала еще метров сто после выстрела. Решаем сбегать за лошадью, погрузить свинью на телегу и разделать тушу около дома, благо до него рукой подать.

Сказано — сделано. Привезли тушу, взяли у Зелимхана веревку, нашли около дома подходящее ореховое дерево, захлестнули свинью за верхнюю челюсть, перекинули веревку через сук и подтянули тушу, а дальше — дело техники. Как обычно, первыми результатами охоты воспользовались гончие собаки: в их полное распоряжение были отданы все внутренности. К закату с разделкой было покончено и мы, с чувством выполненного долга, пошли домой ужинать. Ночью в качестве расплаты за свою неосторожность, которую мы допустили, разделывая кабана возле дома, весь наш небольшой коллектив был награжден разноголосым шакальим концертом. Видимо почуяв запах нашей добычи, они сбежались со всей округи, и доедали то, что не смогли съесть гончие. Наши собаки, обеспокоенные дикими воплями шакалов, так же не без успеха вносили некое звуковое разнообразие в этот бесплатный концерт. Утром на месте разделки туши не осталось ничего — исчезла шкура, исчезло содержимое кабаньего желудка и кишечника, исчезла голова, но самое главное — исчезла даже веревка, которую мы забыли убрать. Наличие второй кабаньей туши поставило перед нами проблему — что делать с мясом. Вспомнили карельский опыт, когда пришлось заниматься приготовлением мяса целого оленя. Мякоть отделили от костей, отварили в соленой воде и закоптили в печной трубе. Получилась очень вкусная и транспортабельная ветчина. Такую ветчину совсем не грех было довезти до Москвы и устроить под нее дружескую встречу с воспоминаниями о Кавказе. Наше предложение, часть мяса оставить ему, Зелимхан с ужасом отверг. Времени до окончания отпуска у нас осталось совсем немного, дробовые патроны мы почти все расстреляли. А главное, из вожделенной триады, с которой мы отправлялись сюда из Москвы — фазан и кабан, — выполнены. С ближайшей оказией передали сигнал в центр: через три дня выезжаем. Но как оказалось, наши охотничьи приключения еще не закончились. Однажды к дому подкатил мотоциклист и сообщил, что в расположенном неподалеку предгорном ауле местные жители очень страдают от набегов свиней на кукурузные поля. Поэтому тамошние охотники хотят организовать облаву и приглашают нас принять в ней участие.

Зелимхан сразу же отказался, сославшись на дела, а мы не задумываясь, согласились. Для поездки к месту охоты лесник предложил свою машину.

На заре выехали в указанном направлении, мой напарник сел за руль, я рядом, придерживая рукой не закрывающуюся дверцу. Решили взять и своих собак с тем, чтобы на время охоты оставить их в машине.

Приехали, у дома местного егеря, который должен был руководить охотой, толпится человек десять мужчин с собаками самых разных мастей и пород. Здесь были русские и русские пегие гончие, судя по виду достаточно неплохих кровей, было несколько арлекинов, но основную массу составляли разномастные дворняги. Большинство собак имели на теле разного рода шрамы, а некоторые даже и увечья. На вопрос о том, кто их так отделал, хозяева обычно отвечали — «горлушка порвал». Пока шли последние приготовления, мой приятель не сидел, сложа руки. Шестилетний сын егеря, который, повзрослев, видимо станет отличным охотником, сломал оба бойка у отцовской двустволки. Тут же приятель, при помощи двух гвоздей, кусачек и напильника, устранил этот дефект. Ружье было немедленно опробовано двумя выстрелами прямо с крыльца. Немедленно принесли другое, одноствольное ружье, на котором вследствие старости с опорного винта стерлась резьба. И эта проблема была решена — с помощью обычной нитки.

Примерно в километре от аула поля кончались, и начинались предгорья, которые затем быстро переходили в скалистые горные отроги, довольно труднопроходимые.

По указанию егеря основная группа охотников-стрелков должна была подняться как можно выше и стать там на номера. Другая, менее многочисленная группа, после того, как первая займет свои позиции, должна спустить собак и гнать кабанов на стрелков. Я присоединился к первой группе, а мой напарник — ко второй.

С непривычки к горам, с трудом преодолеваю подъем, особенно тяжело даются осыпи мелких камней и песчаника, а кое-где приходится карабкаться и по выходам скальной породы. Но вот, кажется, конец — наш распорядитель указывает мое место. Прислоняюсь к огромному камню и жду. Внизу раздаются крики загонщиков, собаки молчат, — неужели пусто? Постепенно крики приближаются, собаки по-прежнему молчат. И вдруг, раздается истошный лай одной собаки, который моментально глохнет в многоголосом хоре — есть; погнали! Гон все ближе и ближе. Начинаю всматриваться в лежащую впереди местность в надежде увидеть зверя. И в это время раздаются два выстрела, гон вдруг стремительно заворачивает в сторону и постепенно удаляется. Верный охотничьей дисциплине, стою на месте, жду. И вот минут, примерно, через двадцать, раздаются крики, призывающие к сбору. Иду на крики и, пройдя метров двести, вижу следующую картину. На краю одной из каменистых осыпей лежит довольно крупный кабан. Рядом с кабаном стоит мой приятель и недоуменно почесывает в затылке. Несколько в стороне, вместе с двумя-тремя собаками стоят охотники, и что-то горячо обсуждают на своем языке. Подхожу к своему напарнику и получаю следующую информацию. В кустарнике, недалеко от цепи стрелков, собаки подняли целое стадо свиней, которое первоначально двигалось в направлении номеров. И вдруг, несколько собак развернулись в обратную сторону, и с визгом кинулись прочь. Не успел мой напарник понять, в чем дело, как вслед за собаками, почти в упор, на него выскочил здоровенный секач. После первого выстрела он споткнулся и сбавил ход, а вот второй, уложил его на месте. Поздравляю меткого стрелка с полем, поздравляют его и другие охотники. Горячо обсуждаем произошедшее и приходим к общему выводу, что в стаде свиней наряду с матками, поросятами и подсвинками, находился и секач. В то время как стадо, поднятое собаками начало спасаться бегством, секач решил померяться силой с собаками, за что тут же поплатился. После выстрелов стадо резко поменяло направление, стороной обошло стрелковую цепь и оторвалось от преследовавших их собак.

И так, все было — жаркий гон, красивые выстрелы и завидная добыча — одни клыки чего стоят! Теперь осталось только спустить тушу вниз к аулу. Обращаемся к егерю с предложением, как это легче сделать, но натыкаемся на глухую стену молчания. Наконец, несколько смущенно, егерь объясняет, что никто из охотников к туше не прикоснется.

• А как же быть, — спрашиваю?
• Оставить кабана на месте, — отвечает.

Это выше моего понимания — просто так загубить великолепного зверя, и потом бросить на съедение шакалам. Самим нам мясо уже не нужно, но и поступать так, как советует егерь — великий охотничий грех. После недолгого раздумья, начинаем действовать. Освобождаем тушу от внутренностей, после чего она стала существенно легче. Связываем передние и задние ноги кабана, продеваем между ними палку и подобно первобытным охотникам, взваливаем ношу на плечи.

Идти страшно трудно, хотя и впускаемся вниз, ноги постоянно скользят, палка страшно режет плечо, да и пот застилает глаза. Остальные охотники не бросают нас, но следуют в некотором отдалении. И тут, на наше счастье, натыкаемся на маленькую речку, которая бежит с гор прямо к нашему аулу. Дно этой речки каменистое, но относительно ровное. Заходим в воду по щиколотку и двигаемся вниз по руслу. Идти стало существенно легче, но к концу пути наши ноги в ледяной воде почти потеряли чувствительность. Наконец, из последних сил, добрались до места, куда можно подогнать машину. Пока приятель бегал за ней, я не выдержал, и спросил у весело гогочущих охотников, чему они смеются! Один из них произнес тираду, которая сводилась примерно к следующему: «Мы благодарим аллаха всемогущего за то, что он в мудрости своей великой, запретил нам есть свинину. На наших глазах он наказал вас, неверных, муками, за тот грех, который вы совершаете».

Подъехала машина, грузим тушу в багажник и, несмотря на произошедший инцидент, тепло прощаемся с местными охотниками. Про себя мы еще раз подумали: «ничего не поделаешь,  Восток — дело тонкое».

По приезду домой, призвали Зелимхана на совет — что делать с кабаном? Немного подумав, он молча сел в машину и уехал. Спустя несколько часов после его возвращения, к дому подошла грузовая машина с двумя солдатами. Без лишних разговоров, и к нашей несказанной радости, солдаты погрузили кабанью тушу и куда-то укатили.

На следующий день, из столицы за нами пришла машина. Не тратя даром времени, грузим вещи и собак, низко кланяемся буйному Тереку, просим прощения у фазанов, кабанов и прочей, добытой нами, дичи. В заключение горячо обнимемся с Зелимханом и трогаемся из мира первозданной природы навстречу современной человеческой цивилизации. В аэропорту, перед отлетом, звоню главному патрону, и от души благодарю за оказанную заботу. И вот, дома. Сытая собака лежит, растянувшись на диване, время от времени поскуливая и перебирая ногами — видно во сне еще раз переживает наши приключения. Я же с тоской поглядываю в окно на улицу, где в осенней слякоти, непрерывным потоком спешат куда-то машины. Завтра на работу — в суету городской жизни, и не пройдет и недели, как все наши охотничьи приключения будут казаться почти нереальным миражом.

• Но нечего скулить, — одергиваю сам себя, не пройдет и двух месяцев, как можно будет начинать строить планы на новый охотничий сезон.

В. Е. Шварц

Москва, апрель 2003 г.