На осеннем пролете.

 Однажды в конце июня, на московской выставке, рядом с рингом собралось несколько пойнтеристов.

Общение нашего брата между собой  всегда приятно. А тут в преддверии  предстоящего охотничьего сезона, обмен мнениями и поступающей информацией, вдвойне интересны. Все разговоры, вкратце, сводились к тому, что год суховатый и на обилие болотной дичи вряд ли придется рассчитывать. Проблемы были и у владельцев первопольных собак. Те, кто был в Белоомуте, жаловались, что редко кому удалось поставить собаку из-за малого количества дупелей, а впереди июль — «мертвый» месяц для натаски. Меня живо интересовали эти разговоры, так как хотя моя Кэт и была второпольной, но по моим понятиям, ей так же было бы неплохо, как следует поработать в лугах перед открытием охоты. Во время этой беседы к нашей компании подошел мужчина лет тридцати и внимательно начал прислушиваться к разговорам. Начался следующий ринг и основной народ направился к канатам. Воспользовавшись этим моментом, вновь подошедший приблизился ко мне и представился. Звали его Алексей, у него был первопольный пойнтер — полуторагодовалый кобель известных рязанских кровей. Алексей далее сообщил, что его питомец прошел домашнюю дрессировку, но в поле еще не был и птицы не нюхал. Сам Алексей в определенной мере был приобщен к охоте, но вот работу легавой не видел, не знал и пока не чувствовал. Между тем, наличие первопольной собаки ставило перед ним вполне определенную задачу — где, как и когда ее можно натаскать. В связи с тем, что предстоящий июль со своей жарой, высокой травой и «бритой» после сенокосов отавой сулил мало перспектив, я посоветовал ему попробовать поставить собаку первоначально по подсадному перепелу. Через несколько дней новый знакомый позвонил мне домой и сообщил, что перепела он, приобрел, и что не мог бы я выбрать время, что бы показать, как наводят собаку на подсадную птицу. В ближайший выходной мы с Алексеем выехали на его машине за кольцевую дорогу и проделали ряд манипуляций с перепелом и собакой. Его Мартин при ближайшем знакомстве оказался в экстерьерном плане очень породистым кобелем, к подсадной птице проявил живой интерес и даже сделал раза два некое подобие стойки. Но потом, как это обычно и бывает, понял, что вся эта возня — простое надувательство, и при дальнейших попытках навести его на птицу, просто пытался сожрать бедного ни в чем неповинного перепела. Все ясно — для последующей работы с собакой нужна вольная птица. Во время наших разговоров я сообщил Алексею, что во второй половине августа, собираюсь отправиться на охоту в Вологодскую область, и пригласил его поехать вместе с собой.

Не колеблясь, Алексей сразу же принял это предложение. Незаметно пролетели почти два оставшихся летних месяца, наступил конец августа и — мы на месте.

В те времена пойма реки Сухоны была настоящей Меккой для легашатников. В основном сюда к открытию охоты съезжались англичанисты, а в еще большей степени — пойнтеристы. Необъятные пойменные луга сулили охотникам обильную добычу в виде самой разнообразной болотной дичи, а поля и мелколесье были богаты тетеревиными выводками. В доме, который любезно предоставлял местный житель, сам живший в соседней деревне, порой размещалось до полутора десятков человек вместе с собаками. Не оставались пустыми и две соседские деревенские бани. Сам хозяин дома денег за постой не брал, но очень любил, когда ему привозили копченую колбасу и шоколадные конфеты.

Вообще, если посмотреть со стороны, обстановка, которая царила в нашем охотничьем жилище, очень напоминала Запорожскую Сечь, описанную Гоголем в «Тарасе Бульбе». Представьте себе деревенскую избу пятистенку, состоящую из трех комнат и кухни, где разместилось несметное количество здоровых мужиков вперемешку с таким же количеством собак. Вся эта вольница, лишенная всякого женского присмотра, одновременно ест, спит, пьет, курит, готовит обед, высказывает свое мнение по самым разным вопросам, пытается заигрывать друг с другом, охраняет свою миску, пробует слямзить что-нибудь либо у соседа, либо у своего или чужого хозяина.

Никогда не забуду случай когда, войдя в комнату, я обнаружил нашего патриарха — черно-пегого Кинга, который спер из чьего-то неосторожно оставленного рюкзака, почти полуметровый батон сырокопченой колбасы. «Несчастная» собака стояла, заглотив батон примерно на одну треть. Дальше заглатывать колбасу возможности у нее не было, откусить батон не получалось, а выплюнуть обратно — ну как можно! Пришлось сжалиться над «бедным животным» и освободить его от физической и моральной муки…

Стационарных спальных мест в доме было всего три — кровать, диван и лежанка на печке. На кровати и диване спали самые шустрые — те, кто приехали раньше всех. Остальная масса устраивалась на полу; чаще всего на надувных матрацах. Собаки спали либо с хозяевами, либо с теми, кто им казался на данный момент предпочтительнее. Так что, например, умостившись с вечера на одном ложе со своей красно-пегой Лорой, к утру свободно можно было проснуться в объятиях какого-нибудь черно-пегого красавца Денди. Выйти ночью на улицу, было так же довольно проблематично — нужно было очень тщательно выбирать маршрут, чтобы не наступить кому-нибудь на голову, не прищемить чей-нибудь хвост и не угодить в собачью миску с недоеденной кашей.

Посуду члены этой вольницы почти никогда за собой не мыли, окурки из консервных банок не выбрасывали, пустые бутылки не убирали. Просто садясь за стол, каждый выбирал себе чашку и ложку из тех, что казались ему  в данный момент наиболее чистыми. Наконец, спустя два-три дня, когда этот беспредел достигал своего апогея, кто-нибудь начинал наводить порядок, которого хватало от силы до вечера.

Чаще всего выдержка отказывала мне. Я, как наиболее пожилой и, следовательно, менее приверженный к прелестям утреннего сна, вставал пораньше, сгребал всю грязную посуду в ведро и нес отмывать ее на речку. При этом некоторые постояльцы, которые в моменты моих попыток навести порядок, переворачивались с боку на бок, днем возмущались, что топот моих кирзовых сапог всю ночь не давал им спать. Доходило до того, что даже раздавались угрозы в адрес моей, теперь уже нетрадиционной обуви, закинуть ее куда-нибудь в крапиву, или спрятать в печку. И, тем не менее, за все семнадцать лет, в течение которых я приезжал в этот дом на охоту, ни разу здесь не возникло склоки. Видно такое единодушие между самыми разными людьми происходило из-за одной общей нашей привязанности — страстной любви к охоте и ее конкретному воплощению — пойнтеру!

В то лето, когда мы приехали с Алексеем, обстановка была обычной. Пожалуй, некоторым исключением являлись две женщины, которые прибыли со своими молодыми собаками, в надежде натаскать их на богатых дупелем присухонских лугах. На общем совете постановили: Женщин разместить в банях, — чему они были очень рады. Вообще, появлению женщин в нашем, сугубо мужском коллективе, мы были обязаны Р. А. Иоанесяну, который возглавлял тогда московскую секцию пойнтеристов. Помимо недюжинных организаторских способностей, он обладал и еще одним, весьма полезным для секции качеством — он запросто мог уверить практически каждого человека в том, что если он немедленно не возьмет щенка пойнтера, то дальнейшую жизнь его можно считать конченой. Благодаря такой настойчивости нашего председателя, поголовье московских пойнтеров в те годы выросло почти вдвое.

Первые выходы в поля показали, что сухое лето наложило свой отпечаток и на здешнюю охотничью ситуацию: мелочи было мало, зато тетерева — достаточно. И если нам, владельцам опытных собак, охота по тетеревиным выводкам доставляла истинное удовольствие, то хозяева молодых собак испытывали разочарование. За три-четыре часа непрерывного хождения по лугам, можно было рассчитывать всего на одну-две встречи с птицей.

Алексей добросовестно выхаживал положенное количество километров, но ему как-то все не везло. То Мартин спарывал дупеля за ветром, то собака никак не могла найти перемещенную птицу, то молодой дупель просто сбегал. Одним словом: «фарта» не было. И вот, однажды, глядя на эти бесплодные усилия, я пригласил его на совместный выход на охоту. Дело в том, что был у меня заветный уголок — невысокий кустарник на краю леса и поля, где во влажных низинках всегда держалось несколько дупелей, а на сухом месте, вдоль канавы, почти постоянно кормился тетеревиный выводок. Но, увы, дупелей не было, а вот выводок — был. Моя собака моментально отработала петушка, которого я и «взял». Остальные несколько птиц снялись после выстрела, и улетели прочь. И тут мне в голову пришла крамольная мысль — не попробовать ли навести Мартина на еще трепещущую птицу. Все корифеи и вся литература категорически утверждает, что натаска первопольной собаки ведется только по мелочи; и знакомство такой собаки с боровой дичью ведет к тому, что она после этого перестает обращать внимание на болотную и полевую птицу.

• Чем черт не шутит, рискнем, — подумал я, и взял свою собаку на поводок.

Крикнул Алексею, чтобы он также взял Мартина на поводок и подходил ко мне. Когда мой напарник приблизился, я указал на куст, где лежал еще подрагивающий тетерев и сказал — «Наводи». Спущенный с поводка Мартин, довольно бестолково сунулся вправо, влево, и затем вдруг замер. По команде — «вперед», он кинулся к птице и схватил ее зубами. Забрав тетерева и наградив Мартина всяческими похвалами, мы вернулись в дом. Выход Алексея в поле на следующий день не подтвердил терзавших меня сомнений: Мартин сделал две отличных работы по дупелю и одну — по коростелю. Теперь Алексей, выходя в поля, стал брать ружье, и я был непосредственным свидетелем, как он взял первого дупеля из-под стойки своего пса. Одним словом, на моих глазах родилось сразу два охотника — хозяин и его собака.

Прошло дней десять, ударили морозные утренники, и без того малочисленный дупель, ушел на юг. Ближние тетеревиные выводки наша, довольно многочисленная команда, также основательно пощипала и разогнала. Можно собираться в Москву.

Проснулись с утра пораньше. Кроме меня в машину Алексея, благо место было свободным, подсел еще один наш пойнтерист — Евгений, со своей собакой по кличке Босс. В свое время Евгений был заядлым охотником и начал посещать присухонскую пойму еще раньше меня. Во время пути Алексей посетовал на то, что не удалось довести Мартина до надежных рабочих кондиций! В связи с этим встал вопрос: есть ли шанс осуществить это еще в текущем охотничьем сезоне. В ответ я сказал, что такой шанс есть во время осеннего пролета перепела, но для этого нужно ехать на юг. Мысленно прикинули свои возможности в плане выхода на работу, а потом повторного ухода в отпуск на оставшиеся сейчас от него дни. Такие шансы у обоих были. Тут же к нашему разговору примкнул Евгений, и также выразил желание присоединиться к поездке на юг. В общих чертах план возник мгновенно. Мы с Алексеем берем своих жен, и вместе с Евгением налегке отправляем всех поездом. Сами же, с вещами и тремя собаками едем на машине. Конечным пунктом было избрано одно из мест на побережье Азовского моря. Согласно имевшейся информации, здесь бывают обильные высыпки перепелов, скапливающихся перед морским перелетом.

Во время дискуссии о будущей охотничьей страде, я осторожно высказал Евгению свои сомнения о том что, не сбежит ли его Босс, оставшись без хозяина. Евгений тут же рассеял мои сомнения, заявив, что кобель от других собак никуда не денется. Этот разговор я затеял не случайно. Дело в том, что Босс, будучи прекрасной, в охотничьем и спортивном плане, собакой, имел некоторые странности характера. Возможно, на его психику повлияло болезненное детство. Например, он терпеть не мог, когда кто-либо из его знакомых при нем лез в воду, хотя сам воды не боялся и отлично плавал. Завидев, что Евгений или его сын направляется к водоему, он тихо разворачивался, и стремглав кидался к дому, перебегая при этом несколько улиц с оживленным движением. Были на его счету и несколько вообще ничем не спровоцированных побегов.

По прибытии в Москву начали готовиться к следующей поездке. Алексей связался с районным обществом, на территории которого мы собирались охотиться, и получил добро.

Итак, — едем. Железнодорожные билеты для наших жен и Евгения куплены, патроны с «девяткой» заряжены, вещи собраны. Выезжать на машине планируем с таким расчетом, чтобы прибыть на место раньше, чем придет поезд, и Алексей встретит женщин и Евгения и доставит их к уже готовому лагерю. Рано утром Алексей подъехал к моему дому. Грузим мои вещи, после чего, поверх всего скарба на заднем сиденье, укладываем собак. Подошел Евгений, укладываем и его Босса. Вещей «под завязку», машина — «восьмерка», — весьма основательно просела на пружинах, кроме того, собаки закрывают заднее стекло, но делать нечего — последнее «прости, и — до скорой встречи!» Дорога предстоит дальняя — более тысячи двухсот километров, рассчитываем преодолеть ее за два дня с одной ночевкой.

Стоит ясный день «бабьего лета». Настроение — отличное, впереди отдых на юге, а главное — вожделенная охота на перепелином пролете. Проехали Тулу, проехали Чернь — позади триста восемьдесят километров.

Можно заправиться и выгулять собак. После заправки отъезжаем от бензоколонки в сторону, и выпускаем нашу свору. Все собаки сделали все, что положено в таких случаях, и направились к машине, но не Босс. Оглянувшись по сторонам, он на секунду приостановился, якобы размышляя о чем-то, и затем со всех ног рванул в сторону Москвы. Наши призывные вопли не произвели на него ни малейшего впечатления, и буквально через минуту, он исчез в придорожном кустарнике. У меня внутри все оборвалось — чужая собака, незнакомое место и чуть ли не четыреста километров от Москвы. Что делать? Решаем вернуться километров на пять назад, к мосту через реку Чернь и попытаться перехватить беглеца там. Пока едем к мосту — смотрим по обе стороны шоссе, — пусто, никого. В течение двух с лишним часов караулим Босса на мосту — напрасно. Съехать с трассы невозможно — вчера прошел дождь, и проселочные дороги превратились в черноземное месиво.

Возвращаемся к бензоколонке, ждем еще час — никого. Задерживаться дольше невозможно. Если мы потеряем время в пути, то вторая половина нашей команды, которая едет поездом, рискует надолго застрять по приезде на перроне вокзала. Уточняем название населенного пункта, где находится пресловутая бензоколонка, и как сюда можно добраться. Оказывается, в Чернь из Тулы два раза в день ходит электричка. Скрепя сердце решаем ехать до Орла, теперь до него рукой подать, а там звонить Евгению в Москву.

Мой звонок поверг Евгения в транс; объясняю ему нашу безвыходную ситуацию, и даю рекомендации, как добраться до места, и где оно находится.

В подавленном настроении отправляемся дальше. Ночуем где-то в районе Харькова на территории пустого пионерского лагеря. Всю ночь меня мучают кошмары, не помогла даже половина стакана водки, выпитая с горя перед сном. К полудню прибываем в Ростов, и в довершение всех бед, машина встала почти в центре города. Автосервис давно проехали, ни я, ни Алексей, в технике ни бум-бум. Открываем капот и с глубокомысленным видом начинаем рассматривать его содержимое: одно слово — «чайники».

• У меня есть новая запасная коробочка, — наконец говорит Алексей, — в которой, как мне сказали, содержится какая-то электроника, — давай поменяем старую на новую.
• Отчего же, — отвечаю я, — давай.

Поменяли… и поехали. В районном обществе охотников получили путевки и рекомендацию, где можно лучше остановиться. Кроме того, нам сообщили, что северный перепел уже идет, но массового пролета еще не наблюдалось, — нужно, «чтобы у вас, там, в России, похолодало», — сказали под конец разговора.

К месту стоянки прибыли в сумерках, лагерь разбили почти в темноте, но море — мот оно плещется рядом. Утром оглядываем окружающую нас местность. Наш лагерь стоит в низине на самом берегу. По-над водой тянется неширокий песчаный пляж. Низина поросла редким невысоким камышом. Километрах в двух, раскинулось большое село — там пресная вода и магазин. А за селом начинаются бесконечные люцерновые, кукурузные и подсолнуховые поля, перемежающиеся с бахчами. Одним словом — есть, где разгуляться.

Солнце светит по-летнему тепло, море ласково шумит, но на душе по-прежнему скребут кошки — что там с Боссом? Наскоро позавтракали, и Алексей отправился на станцию встречать вторую половину нашего десанта. С целью экономии места в машине он решил оставить Мартина в лагере и привязал его к небольшому дереву, рядом со своей палаткой. После его отъезда я не столько по необходимости, сколько для того, чтобы отвлечься от дурных мыслей, решил помыть посуду. И вот, в какой-то момент направляю свой взгляд в сторону Алексеевой палатки и в ужасе застываю — Мартина там нет! На песке валяется лишь поводок с расстегнутым ошейником. Все ясно — теперь наоборот, другой кобель рванул, — но уже за машиной. А там, за селом, оживленная трасса на Украину. Ноги у меня подкосились, в боку закололо. Про себя подумал — для одного раза, пожалуй, многовато, — и почувствовал полное безразличие, — будь, что будет. Так прошло минут пятнадцать, и вдруг вижу: по дороге со всех ног мчится Мартин!

Ага, — думаю, — не догнал. Да и здравый смысл, видимо победил.

На душе слегка полегчало. Между тем Мартин, отдышавшись, как ни в чем не бывало, стал заигрывать с Катей, не делая ни малейших попыток к повторному побегу.

• Что значит, кобель! — подумал я, — Ему и горя мало, если есть рядом «дамское» общество.

Прошло часа два и вот вижу, как к лагерю направляется красная «восьмерка» Алексея. Смотрю с надеждой и тоской на выходящих из машины пассажиров: Алексей, его жена. Евгения и Босса нет! И тут жена, видя мой затравленный взгляд, улыбается и почти кричит: «Успокойся! Босс нашелся!» Опять колени мои подогнулись, во второй раз за сегодняшнее утро, но уже от радости. И вообще, до чего же прекрасно: солнце, море, песок, охота, люди, собаки, да и вообще весь мир!

Жена нам рассказала, что после моего звонка Евгений с сыном сразу же поехал на электричке в Тулу, а оттуда в Чернь. Два дня они потратили на поиски. Местные жители сообщили, что постоянно видят похожую по описанию собаку, но в руки она никому не дается. Наконец, когда Евгений собрался возвращаться обратно в Москву, Босса обнаружили возле чайной, где он копался в помойке, подбирая объедки. Евгений вернулся и позвонил моей жене буквально за несколько минут до ее отъезда. Сам он конечно уже никуда не поехал.

Примечательна дальнейшая судьба Босса. Через некоторое время он сбежал от своего хозяина на остановке электрички в Останкино, когда они оба направлялись в парк на Московскую выставку охотничьих собак. В течение нескольких месяцев Евгений тратил все свободное время на поиски своего злосчастного питомца, но безрезультатно — не помогли ни объявления, ни фотографии, ни опросы прохожих. Босс исчез навсегда…

Демонстрируем женщинам лагерь — место они одобряют, но сразу начинают вносить свои коррективы. Особенно их устраивает пляж и море, правда морское дно здесь таково, что требуется пройти метров сто пятьдесят, прежде чем получишь возможность окунуться. С дровами неважно — плавника мало, придется ездить за сушняком в посадки. Правда, на всякий случай у нас есть не очень надежный примус. За водой тоже придется ездить в село, но тут у нас имеется двадцатилитровая канистра.

Таким образом, на первый взгляд, не решаемых бытовых проблем у нас нет. Не ясным остается пока один вопрос — как с перепелом? Выяснить это надеемся следующим утром: днем слишком жарко.

Начать решили прямо за селом, на убранной помидорной плантации. Перепел есть, хотя и не очень много. Сидит он, в основном, в межах и междурядьях, заросших бурьяном и колючками. И тут у нас с Катериной начинаются сложности. Привыкшая к луговому разнотравью, она демонстративно начинает обходить колючие заросли, а перепел, естественно, весь там, и сидит очень крепко.

Перехожу на повышенные тона — тщетно, одним словом, дело окончилось скандалом, в результате которого, собака обиделась. Такая обида выражается у нее в том, что она утыкается мордой в мое левое колено и таким манером движется рядом.  Получив команду: «Вперед!», — собака демонстративно ее выполняет в пределах пяти-десяти метров, а потом все повторяется вновь; классическая итальянская забастовка.

Делать нечего, «на глотку» тут не возьмешь — надо мириться, а тут еще Алексей где-то стреляет, а мы — нет… но уговоры и всяческие заискивания не действуют. Катерина неприступна как скала.

И тут помог случай. Поднялся шумовой перепел, и я сделал подранка, который упал в бурьян. Охотничий инстинкт у собаки оказался сильнее обиды, и она его нашла. Рядом в закрайке межи оказался еще один перепел, собака его отлично отработала. Ага! Дело пошло. Про обиды мы тут же забыли и никакие колючки нам не страшны.

Сходимся с Алексеем, он страшно доволен, добыча невелика, но Мартин работает уверенно. Солнце близко к зениту и становится все жарче и жарче. Поим, купаем собак и перед тем, как вернуться домой, решаем обойти люцерновое поле. Перепелов здесь, пожалуй, побольше, да и собакам работать легко. Одним словом, к возвращению в лагерь у нас на двоих более двух десятков перепелов. Птицы тяжелые, и своим жиром пачкают одежду.

По дороге домой заезжаем в магазин — здесь почти горячие пшеничные караваи и свежая халва — сказка, да и только! В лагере наши женщины навели свой порядок и теперь «изнемогают» на морском пляже. Срочно жарим перепелов во фритюре и после обеда присоединяемся вместе с собаками к пляжной команде.

Ближе к вечеру раздается стук мотоцикла. К нашему лагерю подъезжает местный рыбак и предлагает половину мешка рыбы за общепринятую на Руси «свободно конвертируемую валюту». В Центре — антиалкогольная кампания к этому времени уже закончилась, но здесь, на местах, ее отголоски еще живы. Половина мешка нам ни к чему, а вот двух судаков берем с удовольствием.

На следующий день расширяем зону наших охотничьих странствий, и я лишний раз убеждаюсь в преимуществах автомобиля при проведении охоты здесь, на юге. У нас, в северных районах России, если ты умудрился забраться в богатые зверем и птицей место, то надеяться на выстрел можно прямо за околицей деревни. Здесь же — иное. Вышел, к примеру, на охоту, а перед тобой вспаханное поле от горизонта до горизонта. Чтобы выйти, скажем, к посадкам кукурузы, где есть шанс найти птицу, — нужно через это поле идти и идти, изнуряя себя и собаку бесполезной тратой сил. То ли дело машина — не нравится это поле, — подъехали к следующему. Да и проселочные дороги здесь, если конечно нет дождей, гораздо более проходимы, чем наши лесистые и болотистые тракторные «тропы».

На этот раз решили проверить, как обстоит дело с перепелами в посадках еще не убранного подсолнечника. Наши надежды оправдались, — птицы было довольно много, но особого удовольствия мы не получили. Перепела таились в густых и довольно высоких бурьянах, которые разрослись у подножья культурных растений. Поэтому во время поиска, собаки практически исчезали из вида, и как там они работали — одному Богу известно. Лишь время от времени из тех мест, где они находились, поднимались перепела. Хотя птицы летели довольно медленно, и, в общем-то, прямо, лавировать стволами между высокими стеблями подсолнечника, было довольно затруднительно. Пройдя, таким образом, пару рядов, мы решили вернуться к милой нашему сердцу люцерне, и там добрать свою дневную норму.

Перед самым возвращением мы стали свидетелями старинного способа охоты на перепелов. Такая охота осуществлялась с помощью веревки, которая волочилась по земле между двумя охотниками, идущими по полю. Вспугнутые веревкой перепела взлетали, попадая под выстрел. Трофеи встреченных охотников были довольно скудными, и они с завистью поглядывали на наших пойнтеров. Со слов этих охотников мы узнали, что применяемый ими метод эффективен, в основном, на высыпках; что в отдельные годы перепела здесь идут, чуть ли не до Нового года. Охотники также повторяли, что для валового пролета необходимо резкое ухудшение погоды в северных районах страны.

По дороге к лагерю, мы с Алексеем, начали рассуждать о тех или иных преимуществах бивуачной жизни в наших северных районах и на юге. Осудив северных комаров и неустойчивую погоду нашей полосы, а также жару на юге, мы пришли к выводу, что эта жизнь в здешних местах все же имеет преимущества. Ну что у нас на севере можно собрать в виде дополнительного источника пропитания к основной добыче — грибы да ягоды. А здесь! Проходя мимо сада, где официально урожай уже убран, а в саду яблок — хоть ешь на месте, хоть клади в машину. На убранных плантациях все красно от оставшихся помидоров, сладкого перца и прочих прелестей. То же самое и с арбузами — кондиционные с бахчи убраны, а мелкие (и самые сладкие) — оставлены на корм воронам и грачам. И как хорошо в жаркий полдень выйти к такому полю, присесть в тени посадки и разделить пополам со своей собакой кроваво-красную мякоть уже начинающего перезревать арбуза. Помню, на Северном Кавказе во время охоты мы часто забирались в рощи грецких орехов, где наперегонки с собакой подбирали созревшие и опавшие плоды. А растущий в предгорьях кизил — не та кислятина, которая висит на ветках, а те, тающие во рту, перезревшие ягоды, которые ешь ты, ест твоя собака, клюют фазаны, а ночью подбирают кабаны и шакалы.

Одним словом, вспоминая то, теперь уже достаточно далекое время, должен отметить, что дополнительные дары, которые мы собирали во время своих выходов на охоту, бывали очень кстати. Тем более что тогда на полках магазинов — хоть шаром покати.

Так прошло несколько дней, перепела не прибывали, но и не убывали, дневную свою норму мы выполняли регулярно, собаки работали отлично, лишь Мартин, иногда выскочив из машины не дожидаясь хозяина, мчался в поля. Кроме того, во время работы он стал далековато уходить от хозяина. На все это я обратил внимание Алексея, и посоветовал слегка приструнить не в меру самостоятельного ретивого кобеля.

И вот, однажды утром подул сильный северный ветер, море заштормило, и заметно похолодало. Порывистый ветер сразу же затруднил работу собак, они часто проскакивали птицу, а о работе по перемещенному перепелу даже и думать было нечего: они его просто не чуяли. Зато мне повезло: я подстрелил редкую птицу — коростеля, который по нашим прикидкам был примерно вдвое крупнее обычного. Наличие таких редких феноменов среди зверей и птиц описано у Аксакова, и согласно его утверждениям, носят в народе название «князьков». Раньше я, кроме его рассказов, ни от кого ничего подобного не слышал, и считал, что это всего лишь легенда. И вот — факт налицо…

Начиная, почти с самых первых выходов на охоту, была у нас с Алексеем одна проблема —зайцы. Здоровенные русаки часто выскакивали из-под ног во время перепелиной охоты, и было очень трудно удержаться от соблазнительного выстрела, да мы, честно говоря, не очень то и сдерживались. Тем более оказалось, что мелкий «бекасинник» кладет матерого русака метров за двадцать пять — наповал. Подобная стрельба казалась интересной и вносила некое разнообразие в охоту. Но когда зайчатина входит в ваш рацион чуть ли не каждый день — это уж слишком… Первыми взбунтовались наши женщины. После чего было принято постановление: зайцев — не стрелять! Но не тут-то было — обычно виновник нарушения запрета, доставая из рюкзака очередного косого, виновато отводил глаза, и невнятно что-то бормотал о том, что вот собака, а вот он… и т.д. и т.п. Одним словом — вышло случайно и вообще, это в последний раз. Поскольку стала ощущаться некоторая напряженка с боеприпасами, постановили штрафовать ослушника на целых пять патронов. И, тем не менее, штрафы мы платили, но стрелять не перестали.

Холодная ветреная погода продолжалась два дня. На третий день ветер утих, выглянуло солнце и стало опять тепло. Утром, пока наши дамы принимали солнечные и морские ванны, а Алексей что-то там колдовал с боковым зеркалом машины, я пошел в ближайшие камыши, чтобы набрать сухих стеблей для растопки костра.

В течение примерно трех минут прямо около палаток я поднял трех перепелов. Это меня крайне заинтересовало: раньше на таком бесперспективном месте их никогда не было. Я поделился своим открытием с Алексеем и мы, наскоро позавтракав, схватили ружья, кликнули собак и кинулись обследовать заросшую камышами низинку.

Охота началась сразу за палатками. Перепела сидели чуть не в каждой куртинке травы, причем очень часто парами, так что возможность сделать «королевский дуплет» предоставлялась почти постоянно. Тут-то я и вспомнил рассказы абхазских охотников, о том, что у них иногда во время пролета идет, как они называют парная, или сибирская перепелка. Собаки, отработав одну или пару птиц, тут же пройдя десять, пятнадцать шагов, начинали тянуть по следующим.

• Так вот значит, какая она — настоящая перепелиная высыпка, — подумал я.

Запас колечек на тороках быстро кончился, и битую птицу для скорости пришлось складывать в сетку, а потом и просто в карман ягдташа. Опомнился я, когда полностью опустошил патронташ, а собака все тянула и тянула…. Срочно отзываю Катю, и решаю бежать за новой порцией патронов.

При подходе к лагерю наблюдаю новый способ охоты. На мотоцикле двое местных жителей: один за рулем, другой в коляске ездят среди камышей кругами. Тот, что сидит в коляске — стреляет поднявшихся в воздух перепелов. Как они потом находили и подбирали битых птиц, для меня до сих пор остается загадкой.

Почти одновременно со мной в лагерь вернулся Алексей: он тоже расстрелял все патроны. Сложили добычу в одну кучу и мигом поняли, что с охотой на сегодня можно закончить — такое количество птицы нам не съесть и за два дня.

Воспользовавшись тем, что утренняя охота у нас заняла не более двух часов, решаем съездить в соседнее государство, благо оно начиналось от нас всего в десяти километрах. В то время пограничные отношения между Россией и Украиной только налаживались, и мы беспрепятственно пересекли границу на машине без всякого досмотра и контроля. Объектами вожделения в соседнем государстве было пиво, которое мы наливали в десятилитровую канистру, и бензин. В сопредельной России в то время в свободной продаже ни того, ни другого почти не было.

На следующий день наши поиски на месте вчерашней высыпки перепелов оказались безрезультатными. Собаки не нашли ни единой птицы. Видимо весь перепел после дневного отдыха ушел за море. Пришлось вновь вернуться к нашим любимым люцерновым и кукурузным полям. Там птица находилась примерно в одних и тех же количествах, что и прежде.

И вот настало время отъезда. Патроны расстреляны, загар на плечах наших дам, приобрел ореховый оттенок, от довольно упитанных по приезде собак осталась, наверное, только половина. Алексей с Мартином поставленную перед собой задачу выполнили, моя Катерина довольно профессионально начала расправляться с перепелами, не страшась никаких колючек. Пора в обратный путь. Сажаем наших жен в поезд, а сами с надеждой, что все приключения предшествующей дороги остались позади, выезжаем на трассу, ведущую в Москву.

Спустя ровно год, охотничья судьба вновь свела нас с Алексеем на вологодских лугах. Лето было влажным, но пойма оказалась выкошенной, и дупеля было много. Алексей, следуя примеру некоторых легашатников, сменил тяжелый Зимсон на курковую «тулку» шестнадцатого калибра с отрезанными чоками.

Однажды, придя с охоты, Алексей пожаловался, что ружье барахлит, и он сильно мажет. Опробовали ружье на паре консервных банок — все в порядке: на двадцать метров в каждой несколько пробоин от патронов с девяткой. Решили сходить на охоту вместе, и после первой же отработанной Мартином птицы, мне все стало ясно. Мартин заболел, если так можно выразиться, «звездной болезнью», то есть стал работать сам по себе, игнорируя хозяина. Такой «болезни» подвержены чаще всего кобели, и выражается она, примерно в следующем — на определенном этапе своего рабочего формирования, собака вдруг решает, что она все знает, все понимает, и наличие в поле хозяина, который только мешает, ей ни к чему.

Соответственно этому, Мартин, попадая в луга, сразу же уходил от Алексея метров на триста, и там сам для себя начинал поиск. Найдя птицу, он делал стойку, а бедный хозяин со всех ног кидался к нему. Стойка у собаки была не очень твердой, поэтому он часто сталкивал дичь еще до того, как Алексей успевал к нему подбежать. В результате, охотнику часто приходилось стрелять с расстояния, недоступного не только для цилиндров, но даже и для усиленных чоков. Все наши попытки привести работу собаки в рамки, пригодные для охоты, не увенчались успехом, Мартин просто не желал работать в паре с хозяином. Мало того, он начал убегать из дома, и сам работать в начинающихся прямо за околицей, лугах. Однажды, за такое самоуправство, он был жестоко выдран, оставлен без обеда и заперт на всю ночь в сарае, где он жалобно выл до утра. На следующий день, в надежде, что пес осознал свою вину, Мартин был выпущен, накормлен и обласкан. Но уже сидя за завтраком перед открытым окном, я вдруг увидел Мартина, который чуть не у горизонта челночил самостоятельно по лугу, расположенному почти у соседней деревни. Дальнейшие попытки укротить собаку с помощью корды, так же  не дали положительных результатов. Пришлось Алексею отказаться от охоты по «мелочам», и полностью переключиться на тетеревов. Тетеревиные выводки держались в основном в мелколесье и густой некоси, так что беспутной собаке просто не было места, где можно было бы разогнаться.

 

Последующая судьба Мартина была также трагична, как и у Босса. На следующий год Алексей по долгу службы должен был уехать в Африку, и захватил собаку с собой. В Африке, он вместе с пойнтером, успешно охотился в буше на франколинов (местных куропаток) и цесарок. В африканской жаре собака могла работать не более двадцати минут, потом ее было необходимо купать. По рассказам Алексея, во время такого купания, бедного Мартина чуть не проглотил крокодил.

И вот однажды, в моей московской квартире раздался телефонный звонок из Аддис-Абебы. Срывающимся голосом Алексей сообщил, что Мартина больше нет. Его загрызли овчарки, охраняющие посольство. Это произошло в тот момент, когда ночью, воспользовавшись открытой дверью, кобель выскочил на улицу.

В заключение разговора Алексей обратился ко мне с просьбой, чтобы я за то время, что он отсутствует, подобрал ему щенка, по возможности тех же кровей, что и Мартин, но на этот раз — суку. Просьбу его я выполнил. Преемница Мартина — Марта, выросла и превратилась в отличную рабочую собаку, которая в момент написания этих строк живет и здравствует.

В.Е.Шварц

Москва, 2003 г.