На Таймыр за гусями

«Отчего ты к нам никогда в Норильск на гусиную охоту не приедешь?» — однажды спросила у меня бывшая сокурсница, когда, будучи в командировке в Москве, зашла к нам с женой в гости. И правда — отчего? Ну, я, во-первых, не очень большой любитель пассивной охоты. А гусиная засидка — сиди (лежи) себе целый день и пялься в небо — налетит — не налетит. Во-вторых, Таймыр — это ведь черте где. С другой же стороны, очень заманчиво побывать в тундре, да ни в какой-нибудь почти соседней — Кольской, а в настоящей сибирской — кондовой. Тут еще в печати пошли разговоры об овцебыках, до них, конеч­но, не добраться, да и не допустят — и все же… А гуси? Безу­словно, это тебе не дупель из-под работы легавой, но тоже дичь, и трофей, в общем-то, славный. Расстояние — подумаешь, са­молетом, летали ведь и дальше. Одним словом, клюнул, но при этом выдвинул следующие условия: летим обязательно вдвоем, с собой лишь ружья и патроны, вся экипировка обеспечивается на месте. Нет проблем, говорит моя сокурсница. И правда — ка­кие могут быть проблемы в этом вопросе, она ведь директор знаменитого тогда Норильского совхоза. У нее и дойное стадо, и свиньи, и парники. Найдет, небось, на складе во временное пользование две пары резиновых сапог, ватные брюки и телог­рейки. Решено, договор взаимно утвержден. Летим на открытие весенней охоты на десять дней.

Звоню своему приятелю Игорю: так и так, есть шанс, и он тоже дает добро. Перед отъездом нашей гостьи вручаю ей свои и Игоря паспортные данные, Норильск ведь тогда был город закры­тый, и всякому приезжему следовало иметь разрешение на въезд.

Прошла зима, съездили на весеннюю охоту в свою любимую тогда Вологодскую область. Настала середина мая, звоню в Но­рильск, все в порядке, пропуска оформлены. Весенняя охота на Таймыре открывается 8 июня, ждем, перед отъездом позвоните, встретим. Улаживаю свой отъезд на работе, отгулы за овощную базу, за народную дружину, за дежурства и т. д. и т. п. Естественно все это вызывает зубовный скрежет у начальства. Хотя, с другой стороны, куда денешься, ведь завтра или послезавтра придет из райкома очередная разнарядка, а тут вот он, охотник, всегда готов «на все тяжкие». У Игоря тоже есть какие-то отгулы от прошлого отпуска. Захожу на всякий случай в справочную аэрофлота — может, есть какие новшества в правилах провоза ору­жия — ведь год не летал. И точно — ружье и патроны в кабину пилота. Кроме того, патроны только в фабричной упаковке. Это уже хуже, ведь у нас у обоих самозаряд, но и тут есть выход. Еду на стенд, собираю пустые коробки из-под фабричных патронов, закладываю в них свои, аккуратно закрываю, и уж теперь не при­дерешься — фирма, да и только.

И вот летим. При посадке с патронами все прошло гладко, а вот у Игоря небольшая проблема. Он налил во фляжку 250 грамм коньяка и личный досмотр не прошел — зазвенело. Во-первых, в салон вообще нельзя спиртное, а во-вторых, упаковка опять не фабричная. На вопрос «куда девать?» ответ простой — «хоть вы­ливайте», в себя опять же нельзя, а на землю жалко. На счастье, рядом крутится какой то сомнительный тип — «прими, друг, не побрезгуй». И вот что значит русский человек — святая душа, не понюхал, не попробовал, а раз из горлышка фляги, утерся рука­вом, пробормотал что-то и пошел себе своей дорогой.

Прилетели благополучно, без задержек, на выходе нас ждут пропуска.

Предъявляем оружие на досмотр, и началось.. У Игоря все в порядке, а у меня ружейный номер не совпадает с номером, про­ставленном в регистрационном удостоверении. Вместо семерки московский лейтенант из разрешительного отдела поставил еди­ницу. «Ну что теперь прикажите делать?» «Ладно, — смилости­вился местный начальник в погонах, — скажи спасибо, что я се­годня добрый, а то лететь бы тебе, мужик, обратно в Москву без ружья». После этих слов он взял ручку, поправил цифру и нари­совал какую-то закорючку на полях разрешения. Возвращая мне ружье и документы, он заговорщически подмигнул, причмокнул губами и промолвил: «А гусь-то идет…» Моя знакомая встретила московских гостей на совхозном уазике. Согласно норильскому обычаю нам налили с приездом по четверть стакана водки, пог­рузили наш скромный багаж в машину и поехали. От аэропорта до города километров двадцать. На улице минус три, снега еще довольно много, хотя много и проталин. Тундра поросла мелкими сосенками, но почти все они желтого цвета. Наша хозяйка пока­зывает на эти деревца и грустно говорит: «Это комбинат».

Смотрю на часы, на них, по-местному, два часа ночи, хотя на дворе солнечный день. Интересуюсь, как здесь различают время суток? В ответ со смехом: «Да никак, спим тогда, когда уж очень хочется».

Норильск внешне вполне современный город, дома много­этажные, только выглядят странно. Стоят они на сваях, как на хо­дулях, это чтобы под ними вечная мерзлота не таяла.

На следующий день экскурсия по городу, заглянули и в цех на­родных промыслов. Особенно понравились нам дамские сапожки из оленьего меха с национальным орнаментом . Думаю, от такой прелести и парижанки бы не отказались. Напоследок заезжаем на совхозный склад. Здесь нас экипируют с ног до головы в теплую одежду. А вот высокие резиновые сапоги нашлись только Игорю. Мне же достались короткие, о чем впоследствии я очень пожалел. Продовольствие нам выдали на соседнем складе — это были мяс­ные консервы, питьевой спирт и огромный пучок парниковой зеле­ни. Согласно распорядка, завтра утром на вертолете вылетаем на другой берег Енисея в поселок газовиков «Факел», лету это будет километров триста. Из «Факела» другим вертолетом нас забросят непосредственно уже на базу промысловика, где мы будим жить и охотиться. О нашем прибытии везде предупреждены, и нас ждут.

Летим, под нами Енисей, скованный льдом. Вероятно, река действительно могучая, но сейчас это сплошное однообразие снега и льда. «Факел» — небольшой поселок в тундре, где есть и балки, и деревянные дома, имеется в наличии магазин и столовая. Размещают нас в вагончике, здесь очень тепло, есть душ с горя­чей водой, канализация и много тараканов. Патронаж над нами поручен главному зоотехнику оленеводческого совхоза, который живет с семьей здесь же в поселке.

Вечером Владимир, так зовут нашего здешнего хозяина, при­глашает к себе в гости. Владимир только что вернулся из тундры, ездил по стойбищам и кочевьям. Сейчас в тундре горячая пора — идет отел оленей. Сидя за столом, посмеиваясь, Владимир гово­рит, что за месяц командировки он почти отвык от вареной пищи. В кочевьях питался вместе с пастухами в основном сырой олени­ной, так как в тундре сейчас весной с дровами особый дефицит. Наши сомнения по поводу гастрономических прелестей такого питания он категорически опроверг. В свою очередь посоветовал попробовать при случае мелко порезанные сырые сердце, печень и почки оленя, сдобренные свежей кровью, солью и перцем. Мы наперебой пообещали запомнить этот рецепт и как-нибудь приго­товить данное блюдо на московской кухне перед приходом гостей, дабы те оценили все прелести столь экзотической пищи. За сто­лом зашел разговор об охоте вообще и о гусином пролете в част­ности. По словам Владимира, как только тундра начала оттаивать и у берегов рек появились промоины, гусь начал идти довольно интенсивно, но пик пролета еще не наступил. Руководство хозяйс­тва, в котором работает Владимир, лелеет мечту организовать ва­лютную охоту на медведя, которого в таежной части территории совхоза много. Однако обустройство такой охоты требует боль­ших денежных вложений, а их пока нет. Правда, определенные надежды здесь возлагают на валютные поступления от торговли пантами. Раньше панты северных оленей не использовались в ме­дицине, но теперь это упущение исправлено, и панты начинают резать повсеместно. Интересную деталь для себя я услышал во время рассказов Владимира о поведении медведей в случаях, ког­да они разоряют склады продовольствия, оставленные геолога­ми или охотниками. Оказывается, медведь, непонятно каким пу­тем, умеет отличить банки сгущенки от других консервов. Почти безошибочно он выбирает в первую очередь именно эти банки. Вскрытие производится довольно просто: сгущенка кладется на одну лапу, а другой лапой мишка с размаху бьет по банке. От уда­ра та лопается, и вылизать содержимое теперь особого труда не представляет. За разговором засиделись долго, но «за полночь» не скажешь, ее, то есть ночи, просто нет.

Назавтра садимся в вертолет поменьше первого и летим уж точно в даль неведомую. На деле неведомая даль оказывается тоже не без людей. Делаем две посадки, чтобы забрать из стой­бищ свежесрезанные оленьи панты. Но вот, наконец, и наш пункт назначения. Пилот показывает вниз. На берегу небольшой, но уже вскрывшейся ото льда речки стоят три балка. У деревянных сходен привязана лодка-казанка, две собаки весело прыгают и беззвучно для нас, из за шума мотора, приветствуют гостей.

Между тем вертолет зависает над землей, спускает лестницу, последнее прости и спасибо пилоту — и мы на земле. На земле — это, пожалуй, громко сказано. Якобы твердая поверхность на деле оказывается небольшой низиной, забитой глубоким рыхлым сне­гом. Секунда — и мы барахтаемся, провалившись почти по шею в это зыбкое крошево.

Первыми на помощь нам приходят собаки. Эта помощь у них выражается в том, что они с веселым лаем и визгом пытаются вы­лизать наши физиономии. Потом раздается шум мотора, и к нам подкатывает снегоход, которым управляет Алексей — наш буду­щий хозяин. Буквально за шиворот Алексей извлекает нас из снега. После чего мы, наши ружья и рюкзаки размещаются на прицепе, и снегоход под веселый лай неугомонных псов подъезжает к жилому балку. Впоследствии оказалось, что тундра изобилует такими заби­тыми снегом низинами, и нужен определенный навык и терпение, чтобы научиться их либо обходить, либо как-то преодолевать.

В балке тепло и сухо, стоит стол печь, несколько табуреток и четыре железные кровати. Первое, что бросается в глаза, — это висящий у стены таймень. Величиной он чуть побольше челове­ческого роста. Впоследствии мы с Игорем, не стесняясь, отдали дань вкусовым достоинствам этой малосольной рыбы, отрезая ломти для бутербродов прямо от висящей туши.

Знакомимся. Алексей — штатный охотник, здесь у него про­мысловая база. В поселке в собственном доме живет жена и двое детей. Зимой Алексей ведет капканный промысел песца и отстрел дикаря — так здесь называют диких оленей, летом же он занят в ос­новном заготовкой рыбы. Напарник Алексея Константин — клас­сический бич. Он круглый год живет на базе, никуда не выезжая. Судя по последующим разговорам, у него нет связи с родными, нет семьи и он не числится в рабочем штате. Алексею Констан­тин оказывает помощь, в основном занимаясь ремонтом сетей и прочей подсобной работой, в обмен получая стол и кров. Две жи­вущие здесь собаки выполняют сторожевые функции. Хотя честно говоря, их исключительно общительный нрав как-то не вяжется с их придуманной человеком профессией. Да и от кого им охранять базу? Ближайшее жилье такого же охотника-промысловика отсто­ит отсюда на десятки километров, а медведи обычно так далеко в тундру не заходят. И вообще, по словам Алексея, это классичес­кие оленегонные собаки. В моем прежнем представлении такие собаки есть некий вариант сибирской лайки, у которых типич­ным признаком является изогнутый крючком хвост, острая морда и стоячие уши. Оказывается, в данном случае это не так. Местные оленегоны — это довольно крупные собаки с висячими ушами, длиннющей и пушистой шерстью и прямым хвостом. В здешних условиях почти постоянного вечного холода весьма ценится их пух, который вычесывается из шерсти. Алексей показал нам толс­тый свитер из этого пуха, который, по его словам, он не променяет ни на какую оленью парку. А еще Алексей сказал, посмеиваясь, что у его собак великолепное чутье. К нашему приезду они с Констан­тином приготовили местный деликатес — оленьи языки — и зары­ли их глубоко в снег. И вот, Алексей продемонстрировал мешок, на дне которого сиротливо ютились два маленьких язычка. А ведь мешок был почти полный, пояснил он в заключении.

Во время ознакомительного, так сказать, застолья меня с Иго­рем вместо злополучных языков угостили еще одним местным деликатесом. Привезенная нами зелень оказалась очень кстати в качестве приправы к блюду, именуемому «сугудай». Суть этого блюда состоит в следующим. Филе сырой рыбы (омуль, нель­ма, сырок) режется мелкими кусочками. После чего в кастрюлю или котелок плотно укладываются слоями рыба и зелень. Вся эта смесь солится, обильно сдабривается уксусом, перцем и вообще любыми приправами, которые есть под рукой. Затем посуда с приготовленным блюдом накрывается крышкой и несколько раз встряхивается. После этой несложной процедуры считается, что «сугудай» готов к употреблению, и остается только разлить по имеющимся емкостям горячительные напитки.

Не скрою, что первоначально при употреблении этого блюда у нас, непосвященных, возникли некоторые опасения, но после второй рюмки эти опасения сильно поубавились. К концу же за­столья мы уплетали «сугудай», чувствуя себя уже заправскими таймырцами, а отвечая на вопросы о Москве, почти пренебрежи­тельно указывали куда-то в сторону окна и произносили — «там, на материке». Это чувство еще больше усилилось, когда, глянув на часы, мы так и не смогли определить, что сейчас — четыре часа дня или, по общепринятым меркам, дело идет к рассвету. Пришлось обратиться к более точному механизму, чем часы, к своему организму — мы с Игорем очень захотели спать.

Проснулись часов этак через шесть и решили, что хватит ва­лять дурака. Не за тем мы сюда приехали, чтобы наслаждаться местной экзотикой и дрыхнуть.

Пора браться за ружья. На наши расспросы Алексей ответил, что сам гусей он стреляет только попутно, считая, что это пустая трата времени и боеприпасов. Однако нас он готов вывезти на моторке к месту, где, по его наблюдениям, гусь идет достаточно активно.

В лодку, кроме ружей и патронов, кладем два пустых ведра и две белых простыни. Ведра, по словам Алексея, — это то, на чем сидеть, а простыни — это то, чем укрываться для маскиров­ки. Ведь под тобой вечная мерзлота, и долго просто так на ней не усидишь, а кругом — ни деревца, ни кустика, вокруг лишь ровная как стол поверхность, и спрятаться здесь негде. В тундре пятна оттаявшей земли перемежаются с довольно значительными площадями еще оставшегося снега. Уплывая, Алексей советует понаблюдать за гусиными стаями и выбрать место наиболее час­того их пролета. Чистой воды сейчас еще мало, вот гуси и летают на водопой примерно одними и теми же маршрутами. Садиться лучше в полосе снега, а дальше накрывайся простыней для мас­кировки и жди.

Солнце нагревает уже по-весеннему, поэтому сидеть в ватных брюках и телогрейке будет тепло. Выдав такие рекомендации, Алексей отбывает, обещая приплыть за нами часа через три-четы­ре. Оставшись вдвоем, начинаем таращиться в небо, где гусиный гогот почти не смолкает. Стаи идут довольно плотно, но достаточно высоко. Действительно, маршруты пролета этих стай относительно постоянны и более или менее поддаются вычислению. Расходимся в разные стороны километра на два-три в облюбованном каждым из нас направлении, садимся на перевернутые ведра, накрываемся простынями и начинаем ждать. Первые две стаи проходят низко, но стороной. А это мои, но высоковато. В стволах, правда, четыре нуля, и вообще — надо когда-то начинать. Гуси прямо надо мной, вскакиваю и раз за разом бью. Эффект нулевой, птицы даже не ме­няют строя. Налетают подряд еще две стаи, и результат прежний. В чем дело? Надо не спеша подумать и успокоиться, а то, если дело и дальше так пойдет, то до отъезда никаких патронов не хватит.

К моменту описываемых событий мой предшествующий опыт стрельбы по гусиным стаям был более чем скромен и носил, если так можно выразиться, случайный характер. Поэтому я попытал­ся вспомнить все то, что я когда-то читал по этому поводу или слышал от знающих людей. Во-первых, не смотря на кажущуюся медлительность, которая сопряжена с крупными размерами пти­цы, гусь летит очень быстро. Поэтому упреждение при выстре­ле должно быть не менее трех-четырех корпусов. Кроме того, на величину этого упреждения влияет часто довольно значительная высота полета. Во-вторых, необходимо постоянно преодолевать в себе инстинкт стрельбы просто по стае. Если уж стрелять, то только по одному конкретному гусю. И наконец, самый простой и здравый совет прекрасного стендовика, охотника и заядлого гу­сятника И.К.Селихановича, который всегда говорил: «Видишь у гуся лапки — стреляй, не видишь — опусти ружье, не переводи впустую патроны и не порть птицу». Мобилизовав всю эту вне­шне не очень сложную теорию, решаю перейти к практике… А вот и очередная гусиная стая, идет прямо на меня и с лапками, кажется, все в порядке. Из стаи выбираю одного гуся, делаю уп­реждение с поводкой и бью. Гусь комком падает вниз, стая сме­шивается и начинает кружиться на одном месте. Воспользовав­шись этой заминкой, стреляю еще раз, и второй гусь, планируя, начинает снижаться к земле. Королевский дуплет — совсем не плохо для дилетанта в этом виде охоты. Между тем первый гусь с глухим звуком ударяется о землю метрах в десяти от меня и не подает признаков жизни. А вот второй довольно плавно опус­кается на землю и, волоча перебитое крыло, начинает удирать в сторону открытой воды. Бегу за ним что есть мочи, на ходу пе­резаряжая ружье. Расстояние между мной и гусем метров трид­цать, и двигается он довольно быстро. Если я не перехвачу птицу до воды, то, считай, добыча ушла. Останавливаюсь и, тщательно прицелившись, бью в угон. Гусь, как ни в чем не бывало, про­должает бежать. Из второго ствола даже не стреляю, кляня себя всеми словами за промах. Но вдруг совершенно неожиданно гусь приостанавливается, а затем заваливается на бок, бьет крыльями и замирает. Попал таки, с торжеством думаю я и направляюсь уже не спеша к птице. Не доходя до добычи шагов примерно десять, вдруг неожиданно почти с головой проваливаюсь вниз. Все ясно, опять проклятая, набитая снегом низина. Двигаться по этой каше иным путем, кроме как по-пластунски, невозможно. Проползаю вперед метров пять, концами ружейных стволов достаю гуся и ползу обратно до твердого края проталины. Приняв вертикальное положение, первым делом прочищаю ружейные стволы от сне­га, после чего возвращаюсь к засидке. Ну что же, несмотря на некоторые приключения, почин есть, и можно все начать снача­ла. Вот только жаль, что королевский дуплет не получился из-за третьего выстрела. К тому моменту, когда застучал мотор лодки плывущего за нами Алексея, у меня было четыре гуся, а у Игоря целых шесть. Если верить рассказам местных старожилов, то по здешним меркам добыча эта уж не бог весть какая, но для нас и гусей и впечатлений для первого раза вполне хватит. На базе, не знаю, то ли после сытного обеда, то ли уже ужина, а может, и завтрака, рассказываем о своих наблюдениях. В частности, гово­рим о чистой песчаной косе, на которую садятся и через которую постоянно на небольшой высоте летят гуси. Все это мы с Игорем наблюдали невооруженным глазом из наших сегодняшних засидок. В ответ Алексей рассказывает, что база находится на боль­шом мысу-полуострове, образовавшимся при слиянии двух рек. Одна — небольшая, на берегу которой мы сейчас и находимся, а другая большая — это приток Енисея. Сам Енисей протекает от нас ниже по течению этого притока километрах в сорока. Алексей хорошо знает эту косу и готов даже доставить нас туда после оче­редной порции сна, то есть, по материковым понятиям, завтра.

Все дело в том, что нашему хозяину нужно забрать свою лег­кую алюминиевую лодку у охотника, база которого стоит ниже по течению притока Енисея. После сна и завтрака с бутерброда­ми, приготовленными из привезенного нами хлеба и невероятных ломтей малосольного тайменя, трогаемся в путь. Наша задача состоит в следующем: по малой речке доплыть до енисейского притока и волоком перетащить лодку через середину пока еще замерзшей большой реки; после чего спустить лодку на воду у уже оттаявшего закрайка противоположного берега; далее Алек­сей высаживает нас на косу, а сам плывет по своим делам; по возвращении он захватывает нас, и вся процедура повторяется в обратном порядке.

До ледяного русла доплываем без проблем, а вот дальше при­шлось потрудиться. Кое- как подняли казанку на лед и потащили волоком. Под ногами рыхлое снежное крошево, в которое прова­ливаемся по колено, а под ним уже талая вода. Хотя расстояние в общем-то и не такое уж большое — от силы метров двести — на все мероприятие уходит никак не меньше часа. Выдохлись, ко­нечно, основательно, но самым неприятным стал тот факт, что мы прилично вымокли как снаружи, так и изнутри, а сидеть нам с Игорем на косе никак не меньше четырех-пяти часов. И тут я с горечью в первый раз взглянул на свои короткие резиновые сапо­ги. Одно утешает — погода теплая. И вот, наконец, мы с Игорем на вожделенной косе, а Алексей на прощание машет нам рукой и плывет дальше…

В охотничьем плане коса полностью оправдала наши надеж­ды. Еще когда мы к ней подплывали, от шума мотора со свобод­ной от снега и льда земли с гоготом снялась огромная стая гусей. Птицы весьма неохотно покидали насиженное место и еще долго кружили над головами, пока мы обустраивали свою засидку. Коса неширокая, поэтому решаем, не мудрствуя лукаво, устроиться рядом — спина к спине, и стрелять каждому как бог на душу по­ложит. Вскоре мы поняли, что пролетающие стаи делятся как бы на две категории. Одни просто летят транзитом, а другие наме­реваются сесть на косу для отдыха и водопоя. Стрельба по вто­рым более эффективна. Гуси из этих стай начинают медленно кружиться, выбирая место для посадки, представляя из себя в этот момент относительно легкую мишень. Вылетая из Москвы, мы запаслись патронами с самыми разными номерами крупной дроби — от тройки до четырех нолей. Конкретный опыт показал, что при стрельбе «в меру» наибольшего успеха можно добить­ся, применяя относительно не очень крупную дробь — единицу, двойку и даже тройку. В этом случае при попадании в птицу не­скольких дробин останавливающее действие заряда существенно выше, чем попадании одной-двух дробин более крупных номеров. В самом начале охоты гуси шли очень плотно, практически стая за стаей. Стреляли мы оба очень по-разному, то почти без промаха, то мажа раз за разом. Часа через полтора такой охоты пролет стал ослабевать, и гуси просто начали облетать нашу косу. Уж не знаю, как они умудрились передавать друг другу информацию, но факт остается фактом — стрелять стало не в кого, да в общем-то поч­ти и нечем. При подсчете оказалось не более десятка патрон на ружье изо всего взятого на косу боезапаса. Поднимаемся со своих импровизированных сидений, разминаем ноги, подбираем битых птиц и складываем в одну кучу. Куча эта выглядит довольно со­лидно — чуть более двух десятков. Несколько поостыв от охотни­чьей горячки, начинаем чувствовать телесный озноб. Одежда ведь после перехода по льду, мягко говоря, влажная, да и прохладный ветерок начинает поддувать. А тут еще у Игоря слегка разыгрался его «любимый радикулит». Решение возникшей проблемы прихо­дит само. Собираем кое-какой разбросанный по берегу плавник, складываем его в кучу, укладываемся на это импровизированное ложе и плотно прижимаемся друг к другу. Все-таки не на голой вечной мерзлоте, да и ветер вроде лежачего не так донимает. Про­ходит минут двадцать, и Игорь засыпает. Мне же спать некогда. На небольшой мысок, выступающий в воду, опускается стая ту­рухтанов — штук этак двадцать. Сразу после посадки петушки, раздув свои разноцветные жабо и не теряя попусту времени, на­чинают свои турнирные бои. В свою очередь курочки, делая вид, что эти поединки их совсем не касаются, бегают по песку в поис­ках какого-то им одним известного корма. Одним словом, зрели­ще, которое, не отрываясь, можно наблюдать часами, но, видимо, сказалась предыдущая усталость, потому что сон сморил и меня.

Проснулся я от близкого гусиного гогота. Открываю глаза и вижу, как по косе ходит стая гусей. Не раздумывая, подтягиваю к себе ружье, снимаю с предохранителя и бью в ближайшего гуся. От такой неожиданности птицы замирают на месте, а потом с громким гоготом начинают разбегаться по земле, чтобы поднять­ся в воздух. Стреляю еще раз, и два гуся присоединяются к общей куче.

Разбуженный выстрелами Игорь вскакивает, но затем, мор­щась, хватается за спину и вновь растягивается на куче плавника. Не сговариваясь, оба смотрим на часы. Судя по времени, пора бы нашему Алексею уже и появиться, но на реке все тихо. И тут мой взгляд падает на косу. Что за притча? Она стала заметно уже. Все ясно. Пока мы спали, начала прибывать вода. Оцениваем сложив­шуюся ситуацию. Если Алексей не приедет до того момента, ког­да зальет косу, то нам придется пробираться в тундру, спасаясь от разлива, по очень крутому берегу, сплошь засыпанному снегом.

. Склон северный, и поэтому до сих пор практически не начал таять, и значит, пробираться придется никак не меньше чем по пояс в снегу. На всякий случай оставляю Игоря на остатках быс­тро исчезающей под водой косы, а сам иду на разведку в сторо­ну склона. Первоначально идти не трудно, на поверхности снега образовался наст, но чем дальше от реки, тем он слабее. Еще не­сколько шагов, и я начинаю проваливаться, как и предполагал, чуть ли не по пояс. Дальше идти почти невозможно, перед тем как повернуть назад, останавливаюсь, чтобы перевести дух. И тут в редких кустиках тальника замечаю движение. Приглядываюсь внимательнее, и вот оно. Примерно метрах в ста пятидесяти от меня неспешной рысцой двигается полярный волк. Очень круп­ный красавец в почти белой роскошной еще зимней шубе и, как мне показалось, с очень длинным хвостом. Волк перемещался по насту, как по асфальту, абсолютно не проваливаясь, и я ему от души позавидовал. Вскоре зверь растворился в белом безмолвии так же неожиданно, как и возник.

Возвращаюсь на берег к Игорю и рассказываю обо всем, что увидел. Коса между тем все уже и уже, и если Алексей не приплы­вет в ближайшее время, то хочешь не хочешь, а придется нам лезть на склон. И вот, когда надежда начала нас совсем покидать, снизу по реке раздался долгожданный треск мотора. Затем из-за поворота выскочила моторка с привязанной поперек ее бортов лодкой и с Алексеем на корме.

Лихо развернувшись, моторка причалила к берегу. Алексей шу­тит над нашими страхами, поздравляет с добычей и вообще — за­метно навеселе. Видимо, вояж к соседу был во всех отношениях до­статочно продуктивен. Грузим битую птицу, садимся сами в лодку, а потом опять толкаем казанку по снежному крошеву. Только на этот раз снег в еще большей степени пропитан водой. Но теперь это не так страшно — едем ведь в теплый балок поближе к раскаленной печке.

Собаки и Константин встречают нас с распростертыми объ­ятиями. Собаки — верные своей натуре, а Константин в значи­тельной мере благодаря привезенному нами спирту, запасы кото­рого, кстати говоря, за наше отсутствие заметно поубавились.

Спустя какое-то время после нашего возвращения на базу, не очень представляя, по материковым понятиям, то ли на вечерку, то ли на утрянку, мы отправились пострелять уток. Дело в том, что эти утки время от времени перелетали через самое узкое место нашего полуострова. Вот мы и решили внести некоторое разно­образие в нашу охоту. Не скажу, чтобы лет был очень активным, но два-три выстрела в течении часа можно было сделать, опять же, это было интереснее, чем валяться на постели в душном балке. Вместе с нами увязались и собаки, которые тут же устроили весе­лую возню. Прошло часа два, добыча была у обоих не бог весть ка­кая, и мы решили возвращаться в балок. И тут я обратил внимание на то, что наши веселые спутники — собаки — куда-то исчезли. Это меня несколько насторожило, Направляемся в сторону жилья и к своему весьма неприятному удивлению, обнаруживаем, что наш полуостров прибывающей водой перерезало надвое. Причем жилой балок находится на одной стороне разлива, а мы с Игорем и складское помещение — на другой его стороне. Забравшись на крыльцо склада, решаем, что нам теперь делать. Алексей с Конс­тантином куда-то уехали на моторке по своим делам, и кто знает, когда вернуться. Поэтому перспектива куковать на крылечке нас не очень устраивает, да и вода заметно прибывает. Прикинули так и эдак, и я решаю идти вброд. У Игоря радикулит, и принимать ле­дяную ванну для него смерти подобно. Я же как-нибудь доберусь до жилья, а там возьму маленькую лодку и попытаюсь выручить Игоря.

Итак, снимаю сапоги, носки, ватные брюки и, связав все в один узел, беру в руку, затем вешаю на шею ружье и вперед, в ледяную воду босиком по вечной мерзлоте. Идти не так далеко — метров пятьдесят, да и не глубоко — существенно ниже пояса. Тем не ме­нее, достигнув жилого балка, ноги мои почти потеряли чувстви­тельность. Захожу в жилье, растираю ноги и принимаю внутрь приличную дозу разбавленного спирта. Минут через пятнадцать прихожу в норму, одеваюсь и собираюсь идти за лодкой, чтобы выручать Игоря. Но тут раздается звук шагов, и он входит в ба­лок собственной персоной. Ему каким-то чудом удалось пересечь разлив в своих высоких сапогах. И тут во второй раз вспомнил свою однокурсницу, норильский вещевой склад и короткие са­поги. Опять же, до чего молодцы собаки, здоровый инстинкт са­мосохранения работает у них исправно, не то что у нас, царей природы. Сразу почувствовали неладное и благополучно себе смылись от опасности.

Вскоре приплывают наши хозяева, и мы высказываем им свои опасения по поводу все прибывающей воды, но Алексей полон оптимизма. По его словам, прежде чем обустраивать базу на этом месте, он несколько раз проверял прибрежный тальник, на ветках которого остаются на долгие годы следы льдин от предшествую­щих наводнений. Согласно этим приметам, вода никогда прежде не заливала наш полуостров. Далее из слов Алексея следовало, что лед на большом притоке Енисея тронулся и, достигнув еще стоящей главной реки, образовал затор, вот вода и пошла вспять. Сам Енисей вот-вот тронется, затор, а с ним и идущая сейчас вода уйдут и все нормализуется. Такое случается почти каждую весну. Забегая вперед, не могу не воскликнуть: «Ах, если бы слова Алек­сея да сбылись!» Проснувшись, мы, к сожалению, обнаружили нечто совсем противоположное оптимистическим прогнозам на­шего хозяина. В жилом балке начала плескаться вода, а через наш полуостров во всю плыли льдины, причем против течения реки. Хозяйственные балки со всеми имеющимися в них припасами: продовольствием, тарой, солью и прочим скарбом были залиты чуть не до половины, прямо против нашего крыльца плавали не­сколько металлических бочек с бензином. Одним словом, потоп был в самом разгаре. Наше жилье пока еще избежало полного затопления, благодаря тому, что было установлено на некоем при­родном возвышении, но вода продолжала прибывать буквально на глазах. Несчастные собаки вплавь добрались до привязанной к сходням лодки и сидели там, дрожа от холода и страха.

Алексей немедленно принимает решение: «Смываемся, пока еще до лодок можно добраться в сапогах!» Подгоняем обе лодки к крыльцу жилого балка и связываем их бортами, соорудив некое подобие катамарана. В это плавсредство грузим все, что может в нем уместиться: ружья, посуда, некоторое количество продо­вольствия, пара канистр с бензином, спальные мешки, патроны и битая птица. Поверх всего этого вороха сажаем собак, кое-как размещаемся сами и отчаливаем. Плывем вверх по течению на­шей речки — она так разлилась, что местами и берега разглядеть трудно. По словам Алексея, там, в верховьях, у него есть еще одна запасная база с жилым балком. Вот в нем-то нам и предстоит пе­режить случившееся наводнение. Балок стоит высоко, и вода ему уж точно не угрожает. Плывем часа два, лавируя между льдина­ми. Часто на кустах тальника видны темные комочки — это бед­ные ондатры, спасающиеся от буйства водной стихии.

Проплывая мимо довольно большой льдины, мы неожидан­но обнаруживаем на ней целую компанию зайцев. Собаки тоже увидели косых и с остервенением начали лаять. Зайцы в ужасе кидаются на противоположный край льдины, но ни та, ни дру­гая враждующая сторона в воду прыгать не хочет. Наконец-то показался спасительный балок — наше новое пристанище. Он действительно стоит на высоком берегу и здесь, как и говорил Алексей, наводнение нам не угрожает. Высаживаемся сами, вы­гружаем свои нехитрые пожитки и заходим внутрь помещения, здесь сыро и холодно. Печка есть, но дров мало — только-толь­ко на приготовление пищи, зато много сетей и соли. Алексей прежде всего связывается со своей конторой по рации, сообща­ет о нашем бедственном положении и просит помощи продо­вольствием, бензином и топливом. В ответ звучат заверения в том, что как только будет борт (вертолет), мы все получим. На конкретный вопрос — «когда?» — ответ звучит весьма туманно. Итак, проблему жизнеобеспечения некоторое время придет­ся решать своими силами. Прежде всего — продовольствие. Нас четыре рта человечьих и два собачьих. В запасе у нас имеется не­сколько банок мясных консервов, две буханки хлеба, небольшой мешок сухарей, остатки туши тайменя и битая птица. В общем-то, не так уж и мало. Весь вопрос в том, сколько времени придется продержаться до прилета вертолета. Единогласно решаем сухари отдать собакам, а самим в меню в первую очередь сделать упор на битых гусей. Как еще одно средство добычи пропитания, кроме ружей, могут быть использованы сети, но пока по реке идет актив­ный ледоход, думать об их постановке нечего. С учетом всего выше перечисленного нам с Игорем придется охотиться не ради удо­вольствия, а, если так можно выразиться, ради «хлеба насущно­го». Поскольку покидать наше предыдущее жилье нам пришлось натощак, а время обеда давно миновало, решаем наскоро вски­пятить чай и перекусить соленой рыбой с очень ограниченным количеством хлеба. После чего всем заняться обработкой битых гусей. Потроха, головы, шеи и ноги птицы тоже пойдут в дело. Из них сварим собакам некое подобие супа и заправим его сухарями, для себя же набиваем большой котелок гусятиной и тушим до умопомрачения. Ох, и жестковаты таймырские гуменники! А с дру­гой стороны, слетай-ка отсюда в Африку и обратно — небось сам станешь таким же жестким. Но как ни долго, а мясо сварилось, и мы вдосталь наелись гусятины и напились крепчайшего бульона. Собаки тоже накормлены, и вообще — на сытый желудок жизнь уж не такая и плохая штука, даже здесь, далеко за семидесятой широтой. Пора залезать в спальные мешки. Ах, что за прелесть эти геологические спальные мешки!.. Правда, весят они будь здо­ров, ибо состоят практически из двух матрасов, сшитых вместе по краям и сверху обтянутых брезентом, но спать в них — чистый рай. Этот рай особенно прекрасен внутри сырого и промозглого балка.

После сна и завтрака, состоящего из вчерашней гусятины, от­правляемся с Игорем на промысел в тундру. Снега становится все меньше и меньше, и лежит он в основном в уже знакомых нам пре­дательских ложбинах, которые тем не менее приходится довольно часто обходить. Весна есть весна, и нельзя сказать, что тундра сей­час безжизненна. Во-первых, на пути встречается много куропаток. В эту пору они разбились на пары. Петушок, выбрав какую-нибудь крошечную возвышенность, бегает по кругу, забавно распустив крылья и гогоча голосом, очень похожим на лошадиное ржание. А в небольшом от него отдалении сидит и сама виновница этого оригинального любовного песнопения — самочка. Кроме куро­паток, также часто встречаются полярные зайцы. Они совсем еще белые и обычно сидят по несколько штук разом. В отличие от наших зайцев, они не убегают прочь при виде человека, а просто держат от него дистанцию метров этак на сто. Зато гусей здесь, на новом месте, существенно меньше, и их стаи идут как-то вразброд, не соб­людая определенных маршрутов. И, конечно, украшением всей этой весенней северной сказки являются стаи белых лебедей. Расходимся с Игорем в разных направлениях и постепенно теряем друг друга из вида. Вскоре набредаю на некое подобие то ли болота, толи озе­ра, состоящего как бы из двух соединенных между собой водоемов. На обоих обосновались утки, они плавают, кормятся и перелетают с места на место. Сажусь в самой узкой точке соединения этих во­доемов и вскоре делаю несколько достаточно удачных выстрелов, и три утки у меня в руках. Однако, к сожалению, узкие, покрытые не­которым подобием зубов клювы выдают их несъедобное нырковое происхождение. Впрочем, в нашем теперешним положении выби­рать не приходится — пойдут на корм собакам.

Со стороны, куда ушел Игорь, тоже слышится несколько вы­стрелов. Совсем уже собираюсь трогаться в сторону жилья, как вдруг на мою засидку одна за другой налетают три большие стаи уток. Утки по внешнему виду совершенно мне незнакомые. Они очень крупные — существенно крупнее кряквы — и летят до­вольно медленно. Делаю три дуплета, и четыре неведомых птицы лежат передо мной. Это точно утки, причем не нырковые, клювы у них широкие, без зубчиков, и черного цвета. Сами птицы тоже черные с абсолютно белыми глазами и ярко-красными лапками. Таких уток я встретил впервые. Впоследствии оказалось, что это турпаны — морские утки, и здесь они не редкость.

По дороге к лагерю нахожу брошенную стоянку, как впос­ледствии оказалось, геологов. Здесь куча мусора, состоящая из отработанных батарей для рации и пустых консервных банок. А вот деревянный ящик мне пригодится, из его стенок можно поп­робовать сделать некое подобие снегоступов. Уж очень надоело постоянно обходить проклятые заснеженные ложбины.

Почти у самого балка встречаемся с Игорем, у него в рюкзаке гусь и пара уток. Судя по всему, в обозримой перспективе голод ни нам, ни собакам не грозит. Вот только птичья диета начинает слегка надоедать, да и очень хочется хлебца. Алексей, не смотря на все свои материальные потери от наводнения, так же настроен оптимистически. Видимо, суровые жизненные условия севера на человеческий характер накладывают некий бойцовый отпечаток. По его словам, река сегодня-завтра очистится ото льда, и можно будет поставить сети. А будет рыба — не пропадем. Под полом балка появился у нас новый жилец — горностай. Он не боится ни нас, ни собак, и очень ловко расправляется с мышами, благо тут их изобилие. Мы даже дали ему кличку — Шарик.

На следующий день из досок найденного ящика сооружаю некое подобие снегоступов, вешаю их за спину и иду в тундру. При практических испытаниях снегоступы полностью себя оп­равдали. Слава богу! Теперь-то можно идти прямо, не петляя, как заяц, чуть что — сооружение на ноги, и никакие снежные впади­ны не страшны. Прохожу километров пять. С точки зрения до­бычи, ничего интересного. На пути только зайцы и куропатки. И тех и других весной стрелять жалко, да и крайней необходимости пока нет.

Но вот на пути попадается свежий олений след, откуда бы ему взяться, Алексей сказал, что сезон добычи дикаря давно прошел, и стада ушли далеко на север к океану. Видно, этот олень отстал по какой-нибудь причине от своих собратьев. От нечего делать решаю пройтись немного по следу и в силу своих весьма скром­ных способностей следопыта почитать книгу тундры.

Пройдя с полчаса, нахожу место кормежки оленя на ягель­нике. Мох основательно пощипан и кругом рассыпаны орешки помета. Кстати, где-то я читал, что в свое время так называемые «оленные чукчи» полностью использовали оленью тушу после убоя. Например, кишечник освобождался от содержимого, а по­том заливался свежей кровью и вновь наполнялся орешками. Полученное таким образом некое подобие колбасы замораживалось и хранилось впрок. Оказывается, что непереваренные частицы ягеля, прошедшие через четырехкамерный желудок оленя и его кишечник, богаты витаминами и могут усваиваться организмом человека. И во­обще, для жителя Заполярья такая своеобразная колбаса — это что-то вроде винегрета для нашего брата южанина.

Двигаюсь дальше по следу и нахожу лежку, где олень отды­хал. К сожалению, мои игры в «соколиного глаза» были прерваны болотом, по которому олень прошел, а я — нет. Видно, согласно афоризму Суворова об олене и русском солдате, до последнего я еще не дотянул. Нечего делать, поворачиваю вспять. На обратном пути обнаруживаю большую стаю гусей, кормящихся на земле. Долго пытаюсь подкрасться к ним на выстрел, но тщетно. По тун­дре особенно не поползаешь, и гуси благополучно улетели.

Таким образом, прихожу домой пустым, да и у Игоря не гус­то — один турпан. Зато у Алексея фарт. В очистившемся ото льда небольшом заливчике он поставил сеть, и в результате у нас це­лый мешок омуля (половина рыбы с икрой) и небольшой таймешек килограмм этак на пять. Из тайменя и остатков зелени делаем «сугудай», а икру освобождаем от пленок и солим. Вот он, дол­гожданный перерыв в гусином рационе! Эх, хлебушка бы еще! И тут, как по щучьему велению, раздается шум вертолета. Не иначе как к нам. И точно, показавшаяся в небе машина заворачивает в нашу сторону. Странно, но к ней на тросах подвешено какое-то сооружение. Гадаем, что бы это могло быть, вроде как по рации Алексей ничего подобного не заказывал. Проходит всего несколь­ко минут, вертолет подлетает и чуть ли ни на голову нам спус­кает прикрепленный к нему на тросах балок. Из вертолета по лестнице на крышу балка спускаются два здоровенных мужика, ловко отцепляют тросы, машут рукой и вертолет улетает, а му­жики спрыгивают на землю. Здороваются с нами огромными ру­чищами и представляются. Оказывается, это буровики с газового месторождения, расположенного отсюда бог знает где. Решили во время своего отпуска поохотиться и порыбачить. Для этого сами построили балок, договорились с вертолетчиками о его доставке и вот прилетели сюда. После более подробных расспросов выяс­няется, что мы практически земляки — наши новые знакомые из Люберец. Лет пятнадцать тому назад они завербовались сюда на Таймыр, обосновались, обзавелись семьями и, судя по их словам, здешней жизнью очень довольны, и вообще где только нашего брата москвича не встретишь. Тут же нас приглашают в балок. Он новенький, все досочки внутри беленькие и исходят смоляным духом. Две кровати и стол откидные. Печки две — одна чугунная для отопления, другая, для готовки, газовая — от баллона. Но са­мая большая гордость хозяев — это блестящий, выполненный из нержавейки аппарат для производства всем известного на Руси напитка, а в углу — триддатисемилитровая фляга. С готовым по­луфабрикатом.

Был в балке и хозяйственный отсек, там хранились сети, про­дукты и резиновая лодка с мотором. По случаю встречи с зем­ляками мы ставим на стол «сугудай», икру, а приезжие разлива­ют по кружкам напиток, по-моему, еще теплый. Вообще на этот счет у меня возникло подозрение, что «механизм из нержавейки» функционировал даже во время полета вертолета, так сказать, на автопилоте, на манер вечного двигателя. Несмотря на все эти сто­ящие на столе прелести, на наш с Игорем взгляд, самым прекрас­ным блюдом была буханка свежего хлеба. Начинаем застолье с тостов за Москву, за Таймыр, за охоту, за рыбалку и т. д. и т. п., и вообще за фарт. На следующий, так сказать, календарный день у нас вновь прибавление жителей в нашем крошечном поселении. Шарик привел себе подругу. Хотя точно не знаю, может, все и наоборот. Дело в том, что все наши познания в зоологии были не столь велики, чтобы по внешнему виду горностая отличить самца от самки. Но факт остается фактом — зверьков у нас стало двое. Они деловито шныряют по всей территории лагеря и с удоволь­ствием грызут рыбьи головы. Когда же кто-нибудь в шутку пы­тается у них эту голову отнять, то зверьки с сердитым урчанием пытаются вцепиться зубами в резиновый сапог обидчика.

Время нашего с Игорем пребывания на Таймыре потихоньку начало подходить к концу, но путь к возвращению для нас пока покрыт мраком неизвестности, да и рация Алексея пока мол­чит. После очередного сна решаем опять побродить по тундре и при случае расстрелять оставшиеся патроны. Как обычно, рас­ходимся в разные стороны. Иду вдоль реки, гуси летят, но очень высоко, да и уток не видно, а вот ондатры плещутся вовсю. Лю­буюсь их играми, ведь у них сейчас тоже брачный период. И вдруг слышу шум вертолета — может, за нами, и точно. Вертолет снижается, сбрасывает лестницу, пилот призывно машет, приглашая меня в кабину. На вопрос о том, где мой напарник, указываю примерное направление его маршрута. Буквально через пять ми­нут Игорь, как и я, отловлен и водворен в кабину, и мне тут же пришла в голову мысль о том, что хорошо, что мы в тундре, а не в тайге. Летим на базу, Алексей и Константин на месте. Вы­гружаем присланный им бензин и провиант — это хлеб, крупа, растительное масло, сухари и оленья туша. До следующего верто­лета, который заберет у них заготовленную рыбу, им продовольс­твия хватит с лихвой. Сердечно прощаемся с нашими хозяевами, благодарим за гостеприимство, обещаем люберецким передать привет Москве, поднимаемся в воздух и летим в сторону «Факе­ла». Впоследствии узнаем, что радиограмма Алексея о произо­шедшем у нас наводнении вызвала беспокойство, которое дошло аж до Норильска. Сверху последовала команда срочно, от греха подальше, извлечь нас из просторов тундры и переправить в лоно цивилизации. Правда, при этом произошла некоторая заминка с погодой и вертолетом, что и позволило нам с Игорем вкусить от пирога полярных прелестей еще лишних пару дней.

Ночуем в «Факеле» в том же балке с уже знакомыми нам тарака­нами, а утром, попрощавшись с нашим здешним патроном — зоо­техником совхоза, отбываем Норильск. И вот теперь-то, из окна вертолета, имеем полную возможность оценить всю красоту и мощь ледохода на Енисее. В Норильске нас встречает моя одно­курсница и выражает искреннее огорчение, что поездка на охоту у нас прошла не так гладко, как бы ей хотелось. В ответ вручаем ей подарок из тундры — пару гусей и успокаиваем, ссылаясь на то, что охота без приключений — это не охота. На следующее утро нас ждет самолет, и вот — здравствуй, Москва, и горячий привет тебе от холодной таймырской тундры. Прошло много лет, а наша с женой однокурсница с той поры у нас не показывается и не звонит, видно, считает себя виноватой. А зря.