Остров Ватажный

«И что мы все на север да на север?» — сказал один из моих приятелей по охотничьим делам — Николай, когда мы однажды обсуждали вопрос, куда бы податься на осеннюю охоту. «Поехали-ка нынче на юг. Вот вчера разговаривал с одним своим знако­мым, он только что вернулся с Ахтубы, так там… И Николай при­нялся красочно описывать чужие рассказы об огромных сомах, жереховых боях, раковом изобилии и прочих южных прелестях. «Но ведь это все для рыбака, а охота?» — робко возразил я. А мы поплывем на байдарке, начнем с Ахтубы, а кончим «раскатами» дельты Волги и уж там-то небось по уткам и гусям обстреляем­ся. Прошло некоторое время, и вся наша охотничья компания с этой идеей как бы уже сжилась. Тем более, что нужно было опро­бовать купленный на общие капиталовложения лодочный мотор «Салют». И уж где, как не на Волге, испытать это новое «чудо научно технического прогресса». Едем вчетвером: Сергей, Ва­лентин, Николай и я.

Раздобываем две байдарки, соединяем их катамараном, в середине укрепляем мотор и все это сооружение опробуем на Химкинском водохранилище. Чудо, грести не надо, сиди себе и любуйся сменой окрестных пейзажей, да и скорость по течению вполне приличная. А уж устойчивость, хоть стоя стреляй, не вы­лезая из лодки. На коллективном совете решаем ехать в конце сентября: еще тепло, но уже нет жары. Кроме четырех вышена­званных участников в нашей компании был еще и пятый — рус­ский спаниэль Бим. Бим — краса, гордость и надежда Николая, ему полтора года и пока еще его охотничий послужной список составляют воробьи, вороны и голуби, которых он нещадно гоня­ет во время прогулок. И еще Бим отлично подает из воды палочку. По утверждению Николая, с такими задатками собака несомнен­но имеет блестящее охотничье будущее. Наступает намеченный срок, все сборы позади и перед нами поезд Москва — Астрахань. Под неодобрительные взгляды проводниц грузим в вагон рюк­заки, обе байдарки, да еще и Бима в придачу. Правда, их взоры

несколько теплеют, когда собака предстает во всей красе с целой гроздью медалей на ошейнике.

Едем с комфортом в отдельном купе. Друзья мои режутся в преферанс и клянут меня на чем свет за то, что я не четвертый в пульке. Я же в свою очередь глотаю очередной детектив, а Бим осваивает премудрости поведения собаки в общественном желез­нодорожном транспорте. Наконец доезжаем до конечной станции нашего маршрута. Поезд стоит две минуты, однако выгрузить весь свой скарб все же успеваем.

От станции до реки километра полтора. Так что при пере­носке тяжестей приходится поупираться. Впрочем, у нас есть тележка, и она существенно упрощает задачу. И вот лодки соб­раны, мотор заправлен бензином и установлен — можно тро­гаться. Погода чудо, тепло и сухо, река вполне приличная, ни перекатов, ни мелей, а по берегам один песчаный пляж сменяет другой. Так и хочется после московской суеты причалить к лю­бому из них, растянуться на песочке и помурлыкать от удоволь­ствия. Кроме пляжей, окрестный пейзаж в основном состоит из растущих вдоль берега крупных деревьев, высокой травы, да больших и малых полос камыша. Часто вдоль берега появляют­ся бахчи, на которые вода для полива подается по трубам прямо из Ахтубы. Конец сентября, основной урожай уже собран, по бахчам ходят коровы, но при ближайшем рассмотрении оказы­вается, что помидор, сладкого перца и огурцов на нашу долю вполне хватит.

Решаем на ночевку встать пораньше, что бы не спеша обору­довать лагерь и попробовать поймать рыбу на первую уху. Палат­ки не ставим — обойдемся тентом, да и тепло. После разбивки лагеря, каждый начинает заниматься своим делом. Николай ловит на удочку несколько живцов и ставит донки, Сергей и Валентин уходят со спиннингами, а я развожу костер и начинаю кашева­рить. Не проходит и часа, как у Николая два приличных судака, а спиннингисты приносят сома килограмма этак на два и щуку. Теперь диспозиция с ужином ясна: судаки и щука пойдут в уху, а сом на шашлык. Посылаю ребят на соседнюю бахчу за поми­дорами, а сам начинаю готовить уху. У судаков все внутренности затянуты жиром, и я решаю этот жир бросить в котелок для нава­ра. К приходу ребят уха почти готова, пробую на счет соли и — о ужас! Горечь неимоверная. Видимо, как ни старался, а в судачий

жир попала желчь. Что делать? Ведь придут мои спутники и на­верняка убьют повара, и, в общем-то, будут правы. Во-первых, за испорченную первую уху, а во-вторых, просто с голода. И тут припоминаю, что я когда-то, где-то я вычитал — если сваренная вами уха горчит — добавьте в кастрюлю уголек и несколько ми­нут там его прокипятите. Кидаю в котелок не уголек, а целую горсть углей и кипячу минут десять, после чего опять пробую, О радость! Жизнь моя спасена, горечи как не бывало. Добавлен­ные в уху по астраханскому рецепту помидоры придают ее вкусу некоторую пикантность, и вопрос о моей дисквалификации как повара на повестке дня уже не стоит.

Вечером на реке начинается настоящий погром, это на отме­лях играет крупная рыба. Грохот стоит как в огромной кузнице, разница лишь в том, что в отличие от равномерного грохота моло­та, рыбы плещутся беспорядочно, как им вздумается. Уже совсем по темному кто-то пошел сполоснуть свою миску и высветил на мели большое количество раков. Раки собрались в воде у самого берега с целью поживится остатками нашего стола.

Хватаем фонарики и начинаем охоту. Не прошло и получаса, как у нас целое ведро отборных раков. И вообще судя по пер­вым впечатлениям легенды об ахтубинских прелестях безуслов­но имеют под собой реальную почву. Утром мы были разбуже­ны целой гаммой первоначально непонятных звуков: хрюканье, топот и визг. Выглядываем из-под тента и обнаруживаем, что на наш лагерь напало целое стадо свиней. Их никак не меньше штук тридцати-сорока, были они всех мастей: белые, пятнистые, черные и даже рыжие. В стаде находились и свиноматки с по­росятами, и подсвинки, и даже два хряка. Вся эта поросячья ар­мада двигалась стеной, уничтожая все на своем пути, что было хотя бы мало-мальски пригодно им в пищу. В одну минуту мы лишились вчерашних остатков ужина, пары буханок хлеба, по­мидоров и прочих овощей. Секунда, — и это «татаро-монгольское нашествие» исчезло в ближайших камышах так же внезапно, как и появилось. Впоследствии нам рассказали, что здесь существует довольно экономичный способ свободного содержания свиней на подножных кормах. С весны хрюшек выгоняют за ворота их хле­ва, и они до зимы живут в лугах, полях и камышах как им бог на душу положит, питаясь, как и дикие кабаны, всем, чем придется. Осенью свиней опять переводят на стойловое содержание, при этом хозяева чаще всего отличают своих животных от чужих по специальным выщипам на ушах.

Впоследствии, наученные горьким опытом, еще с вечера мы старались развесить съестные припасы на ближайших деревьях. Впрочем, это не всегда спасало от другой здешней напасти — мы­шей, которые каким-то непонятным образом умудрялись про­никнуть даже в подвешенные рюкзаки.

На следующий день, проплывая по реке, мы обнаружили, что ее характер начал постепенно меняться. Появились отдельные ру­кава, которые чаще всего уходили в сторону Волги. Судя по карте, которой по большому секрету, тогда это была закрытая информа­ция, снабдил меня брат-гидрогеолог, впереди нас ждал «перекоп». По преданию, это искусственный канал, соединяющий Волгу с Ах-тубой. Согласно легенде, струги Стеньки Разина обычно поджида­ли купцов с товаром на Волге. Купцы решили обмануть атамана и поплыли по Ахтубе. Однако Разин разгадал их замысел, велел прокопать канал между двумя реками и перехватил таки купцов. Вот с той-то поры это место и получило название «перекоп».

Войдя в канал, мы становимся свидетелями любопытного зрелища. Большая площадь воды, ни как не меньше квадратного километра, кипит как в котле. Здоровенные серебристые рыбины выпрыгивают из воды и с грохотом опять плюхаются вниз — это знаменитый жереховый бой. Ударяясь туловищем о воду, хищник создает гидравлический удар и глушит тем самым малька, кото­рого затем и заглатывает. Немедленно забрасываем спиннинго-вую дорожку, и вскоре две рыбины, весом каждая килограмма по полтора, бьются у нас на дне лодки.

К концу дня мы вышли из Ахтубы и пошли по одному из при­токов Волги — Бузану. Река большая, погода довольно ветреная, так, что на волнах гуляют белые барашки, но наш катамаран в силу своей устойчивости легко проходит это испытание. Ближе к вечеру, собираясь уже устраиваться на ночлег, проплываем мимо рыбаков, которые тянут невод. Останавливаемся, чтобы посмо­треть на это, теперь уже довольно редкое, зрелище. Вездесущий Николай тут же начинает помогать рыбакам, а за ним подключа­емся и мы. После того, как кошель невода оказывается на берегу, с любопытством разглядываем его содержимое. В общей слож­ности заброс принес рыбакам килограмм сто рыбы. Это в основ­ном лещ, судак, жерех и сом. Есть тут и несколько стерлядей.

Принимаем участие еще в трех забросах и тепло прощаемся с рыбаками. В качестве благодарности за с казанную помощь полу­чаем от них штук пять стерлядей.

Установив лагерь, решаем сварить тройную уху. Для бульона идут окуни, пойманные тут же нашими спиннингистами, затем мелко нарезанное жереховое филе. Дело в том, что жерех сам по себе очень костляв, и использовать эту рыбу в уху можно только в таком виде. И, наконец, венцом всего этого сложного набора является стерлядь. Правда, в бытность моего пребывания в Кал­мыкии мне объяснили, что основой любой ухи является бульон, в котором предварительно сварен баран. Местные знатоки кухни объясняют это тем, что рыба сама по себе продукт постный и без бараньего мяса настоящего навара не дает. Используемая нами стерлядь, конечно, не царская, но на пару четвертей потянет. В старину в России существовал указ, согласно которому простой народ имел право использовать для собственных нужд стерлядь размером не более четырех четвертей. Рыба, имеющая длину от хвоста до головы свыше четырех четвертей, должна была пос­тавляться к царскому столу. По преданию, больше всего от этого указа страдали жители окрестностей реки Суры, здесь водилась самая крупная стерлядь.

В разгар пиршества к нам подошли два уже знакомых рыба­ка и попросили в обмен на принесенный ими десяток стерлядей налить спирта. Ну как, скажите на милость, нам было возмож­но отказать в помощи людям в «трудную минуту их жизни»? А выменянную стерлядь мы закоптили, благо имелась портативная коптильня.

На следующий день, ориентируясь картой и информацией, по­лученной от рыбаков, выходим из Бузана в относительно неширо­кую протоку. Деревьев становится все меньше и меньше — кругом  степь вперемешку с небольшими песчаными барханами и редки­ми отарами пасущихся овец. Плывем вдоль границы — левый бе­рег у нас Казахстан, а правый — Россия. Вот и первые верблюды. Они стоят на берегу, жуют себе жвачку и невозмутимо нас разгля­дывают. Появление этих неведомых «горбатых зверей» страшно смутило Бима. До сих пор он тихо и мирно сидел себе в байдарке, как и подобает настоящему воспитанному псу, а тут, поди ж ты, такие чудовища. Одним словом, заливистому лаю собаки не было конца.

Проплываем мимо казахского поселка под названием Чертомбай. Зрелище унылое. На улицах ни деревца, окна полуземлянок от жары закрыты ставнями, кругом бродят одуревшие от паля­щего солнца козы и лохматые собаки, а в воздухе царит неистре­бимый запах кизячного дыма. Этот запах ветром доносит до нас даже на середину реки

Проплываем еще километров десять и на российском бере­гу высматриваем теперь уже довольно редкую рощицу деревьев, чтобы устроить в ней стоянку на ночлег. На ужин овощной са­лат, копченая стерлядь и тушенка с макаронами. Наверняка мож­но было бы поймать рыбу, но об ухе как-то и думать никому не хочется. И то правда, все хорошо в меру. Спустя примерно лет пять после описываемых событий я побывал в составе команды охотников в этих же местах. Егерь на базе к нашему приезду взял у рыбаков штук пять сазанов, каждый из которых весил кило­граммов этак шесть-семь. По прибытию на место мы быстренько приготовили уху. После московской пищи уха, отварной, а затем и жареный в кипящем масле сазан казались нам райским блю­дом. Позвали к столу егеря и слышим в ответ: «Мужики, а у вас случайно тушеночки с собой нет? А то у меня только от одного вида этой рыбы изжога начинается». Помню, что наше сазанье пиршество продолжалось дня три, а потом как-то само собой со­шло на нет.

Утром оцениваем наши запасы бензина и хлеба и решаем, что их необходимо пополнить. Бензин нам теперь нужен не только для работы мотора, но и для паяльной лампы, на которой видимо скоро придется готовить — с дровами все хуже и хуже. Плыть в село, расположенное на казахском берегу километрах в трех ниже по реке, выпадает нам с Сергеем. Отцепляем одну лодку, берем пустую канистру и рюкзаки и на веслах отправляемся в путь. Прибыв в село, быстро разживаемся бензином, а потом рас­ходимся. Сергей в магазин за хлебом, а я на колхозный склад, где по слухам, продают арбузы.

Арбузы на складе действительно есть, они почти черные и ве­личиной с небольшую дыню-колхозницу. Как потом выяснилось, сладости они были необыкновенной. Оказывается, эти арбузы выращиваются без полива на так называемой «багаре». Отсут­ствие полива не дает растению произвести плод большой массы, зато уж концентрация сахара в нем очень высокая. Как в последс-

твии нам объяснили, настоящие ценители предпочитают именно такие арбузы. Я набрал целый рюкзак этих «мячиков» и, как сей­час помню, заплатил за все шестьдесят восемь копеек.

Взвалив рюкзак на плечи, возвращаюсь к реке и вижу такую картину: рядом с нашей лодкой стоит грузовая машина и три че­ловека, один из них Сергей, другой в военной форме, а третий в гражданском. Оба незнакомца казахи. Подхожу вплотную, и тот, что в военной форме с погонами капитана, просит меня предъ­явить документы. Предъявляю паспорт и охотничий билет. Капи­тан внимательно их просматривает и прячет в карман. На вопрос «где остальные?» отвечаю, что на противоположном берегу. Са­мого же гложет мысль о том, что в лагере осталось несколько коп­ченых стерлядей. Хотя рыба оказалась у нас на вполне законных основаниях, но возьмут да и устроят шмон, а там поди доказывай, что ты «не верблюд». Черт бы побрал этих аборигенов — сами гребут браконьерскую икру тоннами, а на бедных москвичах за пяток несчастных стерлядок могут и отыграться.

Между тем капитан и сопровождающий его молодой казах в штатском предлагают нам сесть в кузов машины и отбыть в Чер-томбай — надо-де кое в чем разобраться. На наш вопрос о том, как быть с лодкой? — капитан подзывает проходящего мимо мес­тного жителя и велит покараулить наше судно.

Приезжаем в Чертомбай. Сергею велят пройти в землянку, а меня оставляют на улице под присмотром двух дюжих местных парней. Примерно через полчаса Сергей выходит и теперь просят пройти меня внутрь помещения. Далее следуют вопросы, кто мы, откуда и куда, и вообще за чем мы здесь. Из разговоров выясняет­ся, что молодой казах в штатском — районный следователь, а ка­питан — какой-то там уполномоченный из МВД. На мой вопрос, в чем все-таки дело? — следует ответ, что вчера ночью в поселке обокрали местный магазин. И хотя, по словам стражей порядка, рядом с магазином хорошо были видны отпечатки протекторов машины похитителей, решили для начала взяться за нас. Мотива­ция для этого была следующей: «проплывали тут вчера на лодке четыре подозрительных личности, заросшие бородами в видав­ших виды штормовках, да еще с собакой». Следователь достает бумагу, в которой перечень похищенных товаров. В этот пере­чень, между прочим, входит несколько рулонов шерстяной ткани, три ящика водки, ящик коньяка и т. д. и т. п. Пытаюсь объяснить

следователю, что из всего перечисленного в нашем плавсредстве свободного места найдется разве что на бутылки три-четыре ко­ньяка— не больше. Но эта моя информация мало помогает — от­вет один: «Будем разбираться». И тут я начинаю прикидывать, чем это может обернуться для нас.

Следователю нужно отчитаться о проделанной работе, а тут версия уже есть и процесс пошел. Загребут нас в КПЗ до выясне­ния обстоятельств, а отпуск-то идет, а время то у нас не казенное, а свое кровное. Взвесив все эти обстоятельства, решаю идти на пролом и использовать имеющийся у меня козырь, вдруг да прой­дет. Спрашиваю у капитана: «Можно ли позвонить в Алма-Ату?» Он с недоумением смотрит на меня и спрашивает: «Зачем?» «А затем, — отвечаю я, — что хочу связаться с вашим казахским зам. пред. Совмина», — и называю фамилию. На вопрос, откуда я его знаю, отвечаю, что вместе учились в аспирантуре. Следует молчаливая пауза, и я чувствую, что попал в точку. Характер раз­говора принимает совсем другой, почти извинительный по отно­шению к нам, тон. Кончается все тем, что через несколько минут мы с Сергеем отправляемся к своей лодке на той же машине, что и приехали. Таким образом, из всей этой, мягко говоря, не сов­сем приятной истории нам удалось отделаться малой кровью. А именно: страж нашей лодки, конечно, бесследно исчез, а вместо него в нее забралась корова и съела половину купленного хлеба. Правда, в качестве компенсации за причиненный ущерб она оста­вила на дне здоровенную лепешку, которую мы с великим трудом потом удалили.

Возвращаемся в лагерь, рассказываем о своих приключениях и уже всей компанией плывем дальше. Скорей бы начались плав­ни с их легендарными утиными стаями — мы ведь в первую оче­редь охотники, а не туристы. И словно в ответ на наши пожелания характер местности опять начал меняться. Воды становится все больше и больше, а свободное водное пространство начинают теснить камышовые заросли. Наконец входим в некую протоку. Слева и справа сплошное море воды и камыша, лишь на крошеч­ных полузатопленных островках стоят отдельные кусты и дере­вья. Протока, по которой плывем, является одним из нескольких так называемых здесь «банков». Банки прорыты искусственным путем, и по ним осуществляется судоходство непосредственно в дельте самой Волги. Основная часть этой дельты — как правило,

пресное мелководье, раскинувшееся на сотни квадратных кило­метров в преддверии Каспийского моря. Плывем по этому царс­тву воды и камыша, суша давно исчезла, уток и гусей, о которых мы так мечтали, нет и в помине. Лишь белые цапли при нашем приближении нехотя взлетают с деревьев, да в небе тянутся бес­конечные цепочки бакланов.

Некая необычность, для жителя центральной полосы, окружа­ющего нас пейзажа, а главное, отсутствие суши, вызывает опре­деленный психологический дискомфорт. Подспудно зреет мысль, а не повернуть ли, пока не поздно, обратно к милой матушке зем­ле, даже такой негостеприимной, как в пресловутом Чертомбае. В довершении к невеселым мыслям еще и начался проливной дождь. Мы мгновенно промокли до нитки, и стало совсем холод­но и плохо — вода кругом, не только снизу, но и сверху.

И тут перед нами совершенно неожиданно возникает остров. Настоящий приличный кусок сухой земли, поросший большими деревьями. Правда, остров уже занят. На нем стоят несколько сборных деревянных домиков, причален дебаркадер, а у бере­га сходни с двумя небольшими катерами и несколькими мотор­ками. На земле лежат в ряд маленькие плоскодонные лодки из стеклопластика — «куласы». Несмотря на то, что остров обита­ем и уже основательно кем-то освоен, раздумывать нам некогда. Дождь шпарит как из ведра, да и дело идет к вечеру. Единоглас­но решаем — будь что будет, переночуем на суше, а там жизнь покажет.

На берегу, вероятно, по причине дождя, — никого. Подни­маемся на крыльцо ближайшего домика и стучимся в дверь. В ответ «войдите». За дверью — некое подобие кабинета, на сте­не карта и чучела различных птиц. За столом очень загорелый мужчина средних лет. Представляемся и в один голос просим Христа ради пустить нас где-нибудь переночевать. В ответ удив­лению и возмущению мужчины нет предела. Оказывается, мы ненароком попали на одну из астраханских баз московского об­щества охотников. Охота здесь разрешена только людям, купив­шим специальные путевки в Москве. Завтра приедет очередная организованная команда, а тут извольте радоваться, какие-то дикие бродячие охотники. «Немедленно все вон с территории базы, и чтобы никто и никогда вас здесь больше не видел». Од­нако весь наш удрученный вид, трясущийся мокрый Бим и непроходящий проливной дождь заставили смилостивиться сердце сурового начальника. «Ладно, — наконец произнес он, — вот вам ключи от соседнего домика, там постели, матрасы и одеяла, мо­жете растопить печку и просушиться. Но чтобы завтра с утра на базе и духа вашего не было», — суровым голосом крикнул нам начальник вслед.

Счастливые, занимаем «царские хоромы». Над головой на­стоящая крыша, под ногами пол, мягкая постель, а не надувной матрас, и печка, и все это сейчас, а завтра? — это завтра. Соору­жаем нехитрый ужин, и тут раздается стук в дверь. Входит уже знакомый нам начальник и еще двое, как потом оказалось, мест­ные егеря. Срочно готовим дополнение к нашему ужину и моби­лизуем запасы спиртного. После двух-трех рюмок, как обычно, отношения теплеют, и разговор принимает доверительный харак­тер. Рассказываем о нашем плавании и о произошедших по доро­ге приключениях, По поводу Чертомбая новые знакомые долго смеются, но потом вполне серьезно говорят, что отделались мы легко, могло все быть намного хуже. Уже под занавес наших по­сиделок начальник говорит, что, конечно, завтра нужно гнать на­хальных москвичей с базы в шею. Однако ему понравилась наша настойчивость в достижении поставленной перед собой цели, и он готов предложить некий компромисс. Согласно его предложе­нию, мы ему и егерям платим некую сумму денег. Если нас эта сумма устраивает, то завтра один из егерей цепляет наш катама­ран к моторке и отвозит нас на остров Ватажный, который нахо­дится километрах в десяти от базы. Там мы можем располагаться и охотиться в течении девяти дней. Прибывающим завтра охот­никам он скажет, что на Ватажном объявлена зона покоя и чтобы они туда не плавали. По окончании отведенного нам срока мы должны покинуть остров и выбираться обратно домой сами, как сможем. Сумма, назначенная начальником, была для нас вполне приемлемой, и мы расстались взаимно довольные друг другом.

Рано утром, как и договаривались, один из егерей взял на бук­сир наше плавсредство и отвез на остров, который, как уже нам сообщили вчера, назывался Ватажный. Остров этот представлял из себя кусок твердой суши, поросшей большими деревьями. С одной стороны к острову подходила довольно глубокая протока, с остальных же трех сторон глубина окружающей воды была ниже метра. Таким образом ходить в округе пешком в поднятых рези-

новых сапогах не представляло особого труда, да и дно было вез­де твердым. Поверхность чистой воды чередовалась с зарослями камыша и чакана, так что для утиной охоты место представлялось идеальным. Отцепив буксирный шнур, егерь пожелал ни пуха ни пера и уплыл на базу, оставив нас осваивать самостоятельно свое новое пристанище.

Поскольку в нашем распоряжении девять дней стационарной жизни, то решаем устраиваться основательно: ставим палатки, натягиваем тент, из найденных здесь нескольких кирпичей соору­жаем некое подобие очага. В связи с тем, что с дровами на остро­ве имеется некий дефицит, решаем использовать очаг и паяльную лампу в зависимости от обстоятельств. Одним словом, начинаем «новую жизнь» с решения хозяйственных проблем.

Добывание «хлеба насущного» предполагаем осуществлять тремя доступными нам способами. Рыбачить будем в протоке. Прямо с берега видно, как в ней ходят стаи окуней и крупной красноперки. Для ловли раков у нас есть четыре раколовки: при­вязал рыбью голову к сетке, опустил в воду, а потом не ленись, проверяй снасть время от времени, да кидай добычу в мешок. И в заключении третий способ — охота. Наконец-то наши охотничьи души оттаяли. Похоже, уток здесь действительно много. Они пла­вают по воде или регулярно перемещаются довольно большими стаями по воздуху вдоль камышовых стенок. Много и лысух, но мы тут же постановили, что стрелять их будем только в случае крайней необходимости, а так — не интересно, не спортивно.

Ближе к вечеру собираемся на первую в здешних местах охоту. Предполагаем выйти на вечерку пораньше, что бы выбрать наибо­лее удобные места для засидок. Предыдущий опыт показал, что удача на утиной охоте в камышах во многом зависит от маскиров­ки, и лучше всего для этой цели подходит сам камыш. Загнал лодку «в стенку, разбросал чучела и сиди себе жди, когда птицы налетят на верный выстрел. Но в данном случае нас четверо, а лодок две. Николай решает устроиться в камышовой стенке у самого остро­ва, хочешь не хочешь, а собаку надо посадить на сушу. Сергей и Валентин берут каждый по байдарке и отправляются искать себе место для охоты вплавь. Я же в свою очередь решаю соорудить для себя сидушку и, задрав сапоги, отправиться выбирать место для засидки пешком по воде. Сидушка — это такое сооружение, состоящее из заостренного кола, снабженного двумя поперечны-

ми перекладинами. Естественно, что кол заостренной своей час­тью втыкается в землю и никуда больше, нижняя перекладина не дает колу уйти в дно больше, чем следует, а на второй, верхней, прибитой у самого тупого основания кола, полагается сидеть. В таком положении из камыша торчит только голова, да и стрелять достаточно удобно. Единственно — в этом случае требуется не­которая ловкость, чтобы после выстрела по летящей птице прямо над головой не опрокинуться в воду навзничь.

Прохожу вдоль камышовой стенки примерно с километр и вот вижу то, что мне нужно. Край стенки образует некий мысок, в нем то и можно устроиться, со всех трех сторон обзор хороший, а сам я в середине этого мыска и не очень заметен. Втыкаю в дно сидуш­ку, обламываю стебли камыша, мешающие стрельбе, разбрасываю утиные чучела, заряжаю ружье и затихаю. Солнце еще только-только достигло края горизонта, до начала утиного лета есть еще время, чтобы оглядеться вокруг и полюбоваться окружающей при­родой. Мир отходящей ко сну дельты полон звуков. В камышах дурным голосом стонет выпь, плещутся лысухи, заунывно кричат пролетающие цапли, стаи чаек потянулись куда-то на ночлег также с отрывистыми криками. Где-то в камышах периодически грохает крупная рыба. Неожиданно в воздухе раздается ни с чем не сравни­мый звук. Для моего уха этот звук очень напоминает звон многих небольших серебряных колоколов, поворачиваю голову и вижу, как низко над водой плавно летит семья лебедей. Взрослая пара абсо­лютно белая, а четверо молодых еще серые.

Но вот постепенно наступающую тишину разорвал совершен­но чуждый звук — гулко прокатился выстрел, а за ним второй- все ясно, кто-то из моих друзей начал охоту. Видно, промазал первым, вот вторым и добавляет. Размышляя о чьих то охотничьих удачах и не удачах, я, конечно, проглядел первую стаю уток, по которой мог бы стрелять. Утки выскочили из-за спины и пролетели над моими чучелами очень низко. Раззява, ругаю сам себя, и мыслен­но принимаю решение больше не отвлекаться. Следующими налета­ет пара чирков. Заметил я их еще издалека. Первоначально они лете­ли довольно высоко, но, поравнявшись с моей засидкой, штопором, как это у них и принято, пошли вниз и с почти свистящим звуком сделали вираж над водой. Торопливый дуплет — и, конечно, чирков только и видели. Ну что ты с ними поделаешь — мессершмиты, да и только. Зато из следующей утиной стаи, летящей под мой лю-

бимый боковой выстрел, я умудрился двумя выстрелами выбить трех птиц. Все они были,биты намертво и упали вблизи чучел. Подбирать я их не стал, за что чуть не поплатился добычей. Не прошло и нескольких минут после выстрелов, как из-за камышей на одну из битых уток спланировал болотный лунь. И мне не ос­тавалось ничего другого, как кричать благим матом, чтобы он не уволок ее прочь. Ближе к закату начался самый лет. Утки шли большими стаями, правда, чаще всего на значительной высоте, но и птиц, летящих на выстрел, тоже хватало. Стрельба с мест засидок моих спутников велась почти непрерывно, из чего я ре­шил, что и у них птица идет достаточно плотно. Помня, что запас патронов у меня не бесконечен, стараюсь стрелять с наибольшей степенью вероятности попадания и по птице, пролетающей над чистой водой. Битая утка, упавшая в стенку камыша, даже в его край, потеряна для охотника навсегда, ибо лезть в эту стенку со­вершенно безнадежное дело.

Почти по темному утки пошли совсем низко и начали с шу­мом садиться на воду, однако стрелять их из за надвигающейся темноты стало совсем невозможно. А темнота на юге, как из­вестно, падает мгновенно. Подсвечивая фонарем, собираю свою добычу: она состоит из двенадцати уток. В основном это чирки, несколько широконосок и серых уток, а также две кряквы. Щу­паю патронташ — он почти пустой. Для первого раза сойдет, но впредь патрончики надо будет экономить.

Возвращаясь в лагерь, где-то в темноте оступился и залил са­пог, но это не страшно, мелкая вода за день прогревается на солн­це и сейчас очень теплая. В лагере царит оживление. Мои друзья уже вернулись и делятся между собой впечатлениями. Все очень довольны утиным летом, но не все довольны своей стрельбой. В добыче преобладает чирок, а стрельба по чирку, перефразируя известное выражение — дело тонкое. Как обычно, лучше всех стрелял Николай, а после него Сергей. Однако Николай тоже не­доволен. Его любовь, надежда, краса и гордость — Бим категори­чески отказался подавать уток из воды. В качестве эксперимента Николай бросает в камыши резиновое чучело и даже гильзу. Ре­зультат был блестящим, все эти предметы в мгновение ока были поданы в руки хозяина, но только не битая утка. К ней кобель ка­тегорически отказывался даже притронуться, а не то чтобы взять в зубы и вынести из воды.

Впоследствии, более глубоко окунувшись в мир охотничь­их собак, я узнал, что в принципе почти все эти животные, даже независимо от породы, не очень любят брать в рот утку. Видимо, у этих птиц есть какие-то особенности запаха, которые собаки переносят с трудом. И для того, чтобы заставить их преодолеть эту неприязнь, нужно какое-то время для специальных занятий и определенное упорство хозяина. Помню, однажды владелец мо­лодой лайки во время совместной со мной прогулки сказал, что хочет выставить свою питомицу на состязания по утке. Я спросил его о том, что отрабатывал ли он с собакой подачу? В ответ он с гордостью сказал: «Но ведь это лайка», — и покосился на моего пойнтера. После этой его фразы я молча достал из сумки тушку утки, которую привез с весенней охоты и хранил в морозильной камере холодильника. Утку эту я захватил с собой специально для работы со своей молодой собакой. Бросаю утку в пруд, по берегу которого мы гуляли. Лайка мгновенно кидается в воду, доплывает до утки и, даже не понюхав ее, возвращается обратно. «Подай!»-командую я своему пойнтеру, и утка моментально оказывается на берегу. После этого владелец лайки раздумал так скоропалитель­но выставлять свою собаку на состязания.

Подведя итоги вечерней охоты, устанавливаем, что в активе у нас более двух десятков уток разных калибров и мастей. Соот­ветственно этому основная задача на завтра — их приготовить и съесть, поэтому об охоте на утренней зорьке и речи быть не мо­жет. Холодильника, естественно, у нас нет, и погода стоит жаркая. Правда, на астраханских базах некоторые охотники заготавлива­ют уток впрок, «тузлуча» их в крепком соляном растворе, но это утомительное занятие не для нашей компании. А тут еще «рако­вый конвейер» заработал, и у нас почти полмешка раков. Правда, раки в мешке, опущенном в воду, могут жить бесконечно долго, но ведь и объем желудков у нас не беспределен, хотя, что греха таить, все мы любители этого деликатеса.

Итак, утром следующего дня, вместо того, чтобы идти на охо­ту, щиплем уток, а у них пеньков, пеньков… после чего жарим их и парим. Ближе ко второй половине дня Николай почему-то решил, что мы давно не ели ухи. Поэтому он берет удочку, наса­живает на крючок кусочек раковой шейки и забрасывает снасть в воду. Секунда — и на крючке сидит красноперка грамм этак на четыреста. Дальше все просто. У красноперки отрезается один

плавник и используется в качестве наживки. И вот опять извольте радоваться, очередной конвейер заработал. Через полчаса в воде плещется целый садок рыбы. Мы с Сергеем срочно прерываем это увлечение Николая, он недоволен, но железный аргумент типа «а ведь эту рыбу потом нужно будет чистить, а потом еще и съесть» — действует безотказно. Одним словом, весь день у нас прошел в хозяйственных хлопотах, направленных на то, чтобы в конце концов как-то использовать добычу через свои гастроно­мические потребности. Например, отвлеченный нашими общими усилиями от рыбалки Николай готовит свое фирменное блюдо: чирок-табака. Для этого он каждую тушку отбивает топориком, солит, перчит, перекладывает кусочками лука, слегка смачивает уксусом и, прежде чем начать жарить, некоторое время выдержи­вает под гнетом. Сам процесс жарки дичи за долгие годы практи­ки доведен у нас до совершенства. Главное в этом деле хорошая сковорода. В данном случае сковороду у нас заменяет противень из толстой нержавейки, сделанный по спецзаказу на авиационном заводе. В него входят ровно четыре распластанных тушки любой среднего размера дичи. Далее все просто: залил масло, раскалил противень, разложил тушки, накрыл их крышкой, а дальше толь­ко успевай их переворачивать. Следующая порция масла уже не требуется — осенние чирки здесь очень жирные.

Моя задача более простая — почистить красноперку. Пос­кольку эта рыбка очень костлявая, то перед жаркой каждую туш­ку требуется часто надсекать по бокам хребта ножом. Наконец, на десерт готовятся раки. По московским понятиям кажется, что их можно съесть бесконечно много, на самом деле это не так, да и пива здесь к ним нет. За нашим импровизированным столом мы активно обсуждаем эту проблему в том плане, почему у нас всег­да получается так, что там, где есть пиво, нет раков, и наоборот.

На вечерку отправляемся, озадаченные совершенно опреде­ленной нормой отстрела. Эту норму мы установили на общем совете, дабы не превратить свое пребывание на острове в некое подобие ресторанной кухни. Здесь же, в отличие от общеприня­тых понятий, повара сами не только готовят, но и заготавливают продукты, а сочетать эти два занятия в полевых условиях доволь­но обременительно

Вечерка проходит, практически ничем не отличаясь от вче­рашней. По-прежнему преобладает чирок. Лично мне стрельба

по «пикировщикам» не очень удается, зато Николай и Сергей на высоте. При этом Николай на две головы превысил положенный каждому норматив. Однако в свое оправдание он сослался на то, что умудрился дважды одним выстрелом сбить по паре птиц из налетевшей стаи. Установка нормы отстрела принесла свои пло­ды. Кроме того, единогласно были отвергнуты рыбацкие амби­ции Николая, и мы оказались относительно свободными от мно­гих хозяйственных мероприятий, по сравнению со вчерашним днем. Сидя себе на солнышке, начинаем потихоньку размышлять и делать некоторые выводы. И так мечты наши на счет всяких там астраханс­ких прелестей в основном сбылись. «Но где же гуси?» — вопрошает неугомонный Николай. И он, по сути, прав — гусей пока нет. Не то чтобы совсем нет, две-три стаи в день мы видим, но летят они, как правило, высоко, и вообще: две-три стаи — это разве гуси? Но, с Другой стороны, нельзя, чтобы все чаянья сбывались. Всег­да должно быть место для голубой мечты, а настоящая голубая мечта и должна быть недосягаема.

За вечерним котелком с раками, теперь это уже стало тради­цией, устраиваем совет. Мне, например, начинает надоедать пас­сивная охота на засидках, ибо я по своей натуре все- таки ходок, и в этом вопросе все неожиданно меня поддерживают. В качест­ве эксперимента решаем организовать нечто подобное охоте на уток так называемом самотопом. Собственно, топать собираюсь я один, а вот остальные планируют все-таки плавать. Сергей с Валентином на одной байдарке — один стреляет, один гребет. Николай утверждает, что он, сидя в байдарке, вполне успеет и грести и стрелять, поэтому они с Бимом абонируют вторую лод­ку. На следующий день отправляемся в разные стороны согласно принятому вчера решению.

Двигаюсь вдоль стенки камыша, идти довольно легко — вода ниже колена, лишь иногда попадаю в наносы ила, но и они преодолимы. Камышовая стенка только на первый взгляд кажется сплошной. На самом деле в ней имеются проходы, часто ведущие в некое подобие окон и даже небольших озер свободной от камы­ша воды. Вот в этих-то окнах, поросших чаканом и челимом, и устраивают дневную жировку утки. Вскоре на моем пути попа­дается первый проход, он довольно извилистый и длинный. Мне надоедает идти по бесконечному коридору, и я уже собираюсь по­ворачивать назад, но тут наконец-то показалось окно. Оно боль-

шое, вода в нем обильно усыпано утиными перьями, но самих уток нет. Лишь несколько лысух, завидев меня, усиленно шлепая по воде крыльями, скрываются в камышах. Разочарованно еще раз осматриваю зеркало чистой воды, и тут, планируя над самой стенкой, появляется стая крякв. Не замечая меня, птицы делают небольшой круг и садятся. Расстояние вполне убойное — метров тридцать. Вскидываю ружье, и в этот момент чем-то напуганные утки взлетают. Бью дуплетом в угон, и пара крякашей плюхаются в воду. Падают они красиво, не то что маленькие чирочки, хотя, по правде говоря, по вкусовым достоинствам они безусловно ус­тупают последним.

Убираю первую за сегодня добычу в охотничий рюкзачок, вы­хожу опять к началу прохода и продолжаю свое движение вдоль стенки. До следующего окна пришлось идти довольно далеко, зато оно располагалось у самого края камышей, и на нем кормилась большая стая чернетей. Прикрываясь зарослями, подхожу доволь­но близко, и в результате в рюкзаке у меня еще одна добыча. Часа за два такой охоты почти выполняю свою норму отстрела — оста­лась только одна утка. Пора поворачивать к нашему острову. Во­обще, на мой взгляд, такая охота оказалась намного интереснее, чем из засидки, она более спортивна и разнообразна.

Неожиданно из-за поворота выплывает Николай с Бимом на кор­ме байдарки и предлагает подвести меня к лагерю. Влезаю в лод­ку, слегка потеснив Бима, и спрашиваю у Николая, как идут дела? «Порядок», — говорит он. Отдаю должное скоростной стрельбе приятеля и хочу посмотреть, как все это выглядит в натуре. В от­вет он смеется и говорит, что показал бы с удовольствием, но норма есть норма. Тогда я, чтобы удовлетворить любопытство, предлагаю ему свою полагающуюся мне «недостреляную» утку. Плывем, и уже почти у самого острова из камышей свечей взмывает кряква. Нико­лай внешне не спеша кладет поперек лодки весло, вскидывает сто­ящее между колен ружье и стреляет. Утка падает на чистое место, битая насмерть. «Ну что ты тут скажешь — класс, да и только!»

Вечером опять же за раковым десертом обмениваемся мнени­ями о дневной охоте. Всем она понравилась. Правда, Валентин в свою очередь стрелка в лодке позарился на двух лысух. По его утверждению, он сделал это преднамеренно, дабы попробовать вкус этой дичи. Ну что же, в конце концов на пробу он имеет право. Лысуха, или, по-местному, кашкалдак, на мой взгляд, ни-

чуть не хуже утки. Вот только щипать ее замучаешься, местные охотники обычно эту птицу не щиплют, а просто сдирают шкуру целиком.

Утром рыбацкая часть натуры Николая опять не дает ему покоя, и он берет в руки спиннинг. От нечего делать, да и из любопытства тоже, берем спиннинги и мы с Сергеем. Все втроем выходим на бе­рег нашего острова, где течет протока. После последней ловли оку­ня еще на Бузане у всех на спиннингах стоят тройники, не только на блеснах, но и на грузилах. Закидываю снасть и начинаю крутить катушку. Почти немедленно следует рывок и тут же еще один. Что за притча? Леска идет с трудом, явно, что рыба взяла. Подтягиваю конец снасти к берегу, и — чудо — на блесне и на грузиле сидит по щуке. Щуки вполне приличные -примерно на килограмм. И тут началось… Сергей поймал четыре рыбины, смотал спиннинг и, за­явив, что это занятие не для него, ушел в лагерь, а мы с Николаем завелись. Кончилось тем, что на берегу у наших ног образовалась целая гора из не менее как нескольких десятков рыбин. Останови­лись мы лишь тогда, когда Валентин позвал нас завтракать.

После завтрака идем с ножами на берег и начинаем потрошить и солить рыбу. Я терпеть не могу всякие там заготовки подобного рода, но в данном случае ничего не поделаешь, хочешь не хочешь, а надо расплачиваться за свою московскую рыбацкую жадность. С другой стороны (это мы утешаем себя сами), мухи уже нет, солнца и ветра хоть огбавляй, а груз, ну что ж, одним мешком меньше или больше — какая разница. Спустя примерно месяц, сидя в Москве за пивом с вяленной щучьей спинкой, мы уже с удовольствием вспоминали нашу рыбалку и все, уже теперь далекие, связанные с ней проблемы.

Прошло еще несколько дней, охотились мы достаточно ус­пешно, и утиным стаям, казалось, не было конца. Однажды за обедом опять встал вопрос — «а где же гуси?», особенно неис­товствовал Николай. Из всех нас он был самый удачливый, самый азартный, самый шумливый и темпераментный. И вот однажды я сел в лодку и поплыл через большую чистину (чистое от камыша пространство воды) к дальней стенке, где мы обычно не охоти­лись, чтобы разведать новые угодья. Во время плавания случайно поднимаю голову и вижу, как невысоко над водой в стороне от лодки пролетают одна за другой три большие стаи гусей. Хотя птицы идут и стороной, но на всякий случай заряжаю ружье пат-

ронами с двумя нолями дроби. Почти подплываю к стенке и вот оно. Из-за камыша прямо в штык выходит небольшая стая гусей. Высоковато, да и не люблю стрелять в штык, но решаю попробо­вать. Бью, и один гусь отделяется от стаи и начинает планировать вниз. Достигнув водной поверхности, он стремительно прячется в отдельном кусте чакана и там затаивается. Выскакиваю из лодки, перезаряжаю ружье и бегом бегу к этому кусту. Вода заплескива­ется через верх резиновых сапог, а утром легкий заморозок и она ледяная. Но какое это может иметь значение — долгожданная до­быча почти в руках. Увидав мое приближение, гусь стремительно покидает свое убежище и начинает быстро плыть в сторону стен­ки. Если успеет ее достичь — все, поминай как звали. Стреляю почти навскидку, и птица неподвижно замирает.

В лагере шумным поздравлениям ребят нет конца, лишь. Ни­колай уходит на дальний конец острова по каким-то своим делам, и до обеда его не видно и не слышно.

Однажды к нашему лагерю подплыли две рыбацкие бударки. Бударка — это длинный деревянный челн. Он снабжен стацио­нарным или подвесным мотором. В середине лодки имеется боль­шой обычно наполовину наполненный водой ящик для рыбы, и вообще в бударке обычно рыбак проводит чуть не большую часть своей жизни. Здесь он ест, спит и готовит еду. С бударки он про­веряет снасти, в нее он складывает улов и затем на ней же отвозит этот улов на рыбоприемку. Ох, и нелегок труд рыбака! Начиная с ранней весны и до морозов, он не расстается с резиновыми сапо­гами и с прорезиненным костюмом. А астраханская жара, а комар и мошка — и все это постоянно чуть ни по пояс в воде. Угощаем рыбаков дичью, которую они едят с удовольствием, ведь основ­ной рацион рыбака — это приготовленная на паяльной лампе уха, и это день за днем в завтрак, обед и ужин. На прощание рыбаки подарили нам двух великолепных линей, каждый из которых эдак килограмма по три. Мы тут же их закоптили и по достоинству оценили вкус этой великолепной рыбы. И то правда, чистить ли­ней не надо, кости только в позвоночнике, а уж нежны и жирны они, ну прямо как свиные окорока. Еще рыбаки нам дали полез­ную информацию по поводу грядущего нашего возвращения до­мой. По их словам, километрах в десяти от нашего острова стоит на банке рыбоприемная баржа, и от нее регулярно отправляется в город катер, принадлежащий астраханскому рыбному институту

с какими-то ихтиологическими пробами. На этом-то катере мы и сможем добраться до Астрахани.

И вот настал наш последний день пребывания на Ватажном острове. Жарим уток на дорогу, собираем вещи — и в путь до рыбоприемки. Выплываем еще в темноте и идем на веслах. Все дело в том, что когда девять дней назад мы уплывали с охотбазы, нам не удалось запастись бензином, а готовка на паяльной лампе за­ставила израсходовать последние его запасы. Таким образом, те­перь приходится припоминать свои гребные навыки, от которых мы порядком поотвыкли, разбалованные мотором. Гребем более часа. Монотонный ритм весельных взмахов и тишина притупляют чувства, лишь иногда из камышей с громким кряканьем взлетает потревоженная утка, да раз-другой плеснется крупная рыбина. И вот в один из таких полусонных моментов вдруг раздается голос Сергея: «Братцы, а ведь мы стоим на месте!» И точно, незаметно сели на мель и теперь гребем что есть силы впустую. Оказыва­ется, Сергей случайно глянул вверх и обнаружил, что уже минут пятнадцать положение одной из кистей камыша и луны остается неизменным. От души смеемся над собственной незадачей, сни­маем катамаран с мели и теперь уже благополучно доплываем до рыбоприемной баржи. На барже без труда договариваемся с ихти­ологами, разбираем лодки и вместе с вещами грузим их на катер. Судно небольшое, так что свободного места для нас пассажиров остается совсем мало. На прощание наши знакомые рыбаки уго­щают нас ухой из только что пойманной небольшой белужки. Уха великолепная, но большого восторга она у нас не вызывает. Все, наелись рыбки, как говорят, уже под завязку. За едой возникает разговор о бывших здесь относительно недавно случаях забо­левания холерой. Оказывается, у местных астраханцев подход к этой проблеме был несколько своеобразным. Дело в том, что тогда на область был наложен карантин, и поэтому был запре­щен вывоз любых продуктов. Подобная ситуация всем здешним жителям страшно понравилась. Полки магазинов при тогдашнем всеобщем дефиците ломились от всякой всячины. Что же касает­ся самой холеры — ну подумаешь, десять-двенадцать случаев, да и не все заболевшие умерли. Зато всего было вдоволь, почаще бы такой карантин!

Далее рыбаки рассказали, что к ним приезжала женщина-врач и категорически запрещала пить забортную воду. «А какую же

мне воду пить?» — спросил тогда один из рыбаков. — «Другой у меня нету», — и демонстративно зачерпнул воду кружкой прямо из реки, повергнув бедную докторшу в состояние шока. Плыли целый день и часто наблюдали любопытную картину. Дело в том, что на катере двигатель был водометный, и поэтому при его дви­жении вода от берегов банка то стремительно уходила, то зали­вала их вновь. Так вот, уходящая вода обнажала дно, и довольно часто можно было наблюдать лежащих на этом открывшимся че­ловеческому глазу дне здоровенных сомов, удивленно таращив­шихся на белый свет. И еще нам удалось наблюдать интересное зрелище. В одном месте на протяжении одного-двух километров на обоих берегах банка было огромное скопление черепах. Че­репахи сплошь покрывали своими телами землю и наклоненные над водой стволы деревьев. Их головы, подобно перископам, сплошной массой торчали из прибрежной воды. При виде кате­ра многие черепахи с испуга стали падать со стволов деревьев прямо в воду, создавая шум, который был слышен нам даже при работающем двигателе судна. На наш вопрос о том, что застави­ло этих животных вдруг собраться на такое необычное сборище, моторист, сам из местных, ничего ответить не мог. По его словам, такую картину он наблюдает впервые. Наступила ночь, на катере прилечь негде, а спать очень хочется. Наконец моторист сжалил­ся надо мной и предложил устроиться у него в ногах под рулем, там было небольшое свободное пространство! С грехом пополам забрался туда, свернулся в три погибели и даже немного поспал. Правда, где-то внизу подо мной отчаянно ревел мотор, а в бок время от времени врезалась огромная педаль, которую моторист нажимал на поворотах.

И вот мы в Астрахани, билеты на поезд куплены, и до его от­правления в запасе два часа. А вот и бочка с пивом, а у нас целое ведро вареных раков. Наконец-то сбылась наша хрупкая мечта, в наличии имеется полный набор — есть пиво и есть раки. Не успели мы расположиться, как к нам начали подходить мужики и просить пожевать хотя бы маленькую клешню. Ну как тут от­кажешь собратьям по общей нашей слабости? В результате ведра отборных раков за пять минут как не бывало. На наш вопрос к местным астраханцам, почему они раков сами не ловят, ответ был один: «А где ж их в городе ловить-то?» И вот опять наша извечная человеческая проблема — всегда чего-нибудь да не хватает.