Охота на тетеревей

(охота, которая могла состояться)

     Раннее, по-августовски теплое, наполненное бесчисленным многоголосьем певчих и не очень птиц, застало деревенского охотника Серегу Ершова за сбором на любимое занятие. Уже давно он просыпался с улыбкой на лице, проглатывая слюну и представляя, как он после рюмочки холодного самогона начинает с удовольствием поглощать томленую в чугунке в русской печке тетеревятину. Яркое, ослепительно красное с желтым отливом летнее солнце наполняло весь старый Серегин дом каким-то ни с чем несравнимым светом и, до безобразия, приятным теплом. Сидящий напротив открытого окна деревенский воробей, закрыв глаза от навалившейся на него истомы, тихо медитировал на тонкой, слегка бархатистой поверхностью ветке, свисающей с пушистого дерева неизвестной видопринадлежности. Глядя на закосевшую от летней теплоты и света пичугу, Ершёв вспомнил свою раннюю молодость, когда он, будучи еще совсем юнцом, вот так же безмятежно засыпал на сеновале со свежим, пряно пахнущим травами, сеном после возвращения с безрезультативной ночной охоты на кабана-одиночку, постоянно подрывающего в огороде родителей сортовую, и потому очень дорогую картошку.

Уже огибая огород крайней деревенской избы своей почти заброшенной деревни, Серега заметил, что его еще не совсем старый спаниель, замер в выразительной позе, устремив взгляд в середину разросшегося со временем куста бузины. «Опять мышкует, гад» – подумал охотник и, выдержав на всякий случай паузу, поддал спаниелю пинка резиновым сапогом внушительного размера. Описав в воздухе дугу в виде гиперболы, спаниель плюхнулся прямо в куст с уже созревшими красными ягодами. В момент удачного приземления из куста с характерным хлопаньем вылетел огромный тетерев-черныш и скрылся за ближайшими кустами акации. От неожиданности Ершев уронил заряженную одностволку из рук. От соприкосновения с камнем ружье выстрелило… Снаряд дроби, обогнув старые штакетины забора, вдребезги разбив оконное стекло, прямиком угодил в единственное утешение соседа Петровича его старенький видавший виды телевизор, приостановив, таким образом, единственный канал связи деревни с внешним миром. Разлетевшиеся в разные стороны осколки оконного стекла зацепили ни в чем не повинного, сладко спящего на лавке под окном рыжего кота по кличке «Чубайс». Кот подпрыгнул, сделав  в воздухе замысловатый пируэт, и со всей дури налетел на дремавшего рядом бычка Никифора, который ударил широким лбом по бамперу, стоявшего на домкрате крутого и совсем еще нового джипа сына Петровича. Джип медленно покатился под горку и с разгона влетел в старый, давно заросший трясиной, деревенский пруд и медленно стал в него погружаться. От увиденного, нижняя челюсть Сереги отвисла, и из нутра его измученного различными пагубными привычками организма вырвалась, наиболее часто употребляемая им в последние 40 лет фраза – «Еперный театр». Тут до него совершенно отчетливо и довольно громко донеслось – «Поохотились». По всей видимости, фраза эта принадлежала внутреннему голосу Ершева. «А как все сладко начиналось» — подумал уже он, глядя на яркое ослепительно красное солнце, которое, почему-то, довольно быстро стало прятаться, за появившуюся не весть откуда, тучку.

Из дома Петровича уже раздавались выразительные эпитеты, посвященные охоте с подружейной собакой, Сереге, его спаниелю, их матерям и окружающей природе.

Михаил Пыжев