Последняя кочка

«Не хочешь ли поехать на охоту в Астрахань? — спросил од­нажды один мой знакомый. — У меня там родственники и очень приглашают. Я-то не могу — защита на носу, не до развлечений, сам понимаешь, а вот тебе могу составить протекцию». «Всегда готов!» — по пионерски отвечаю я.

Долго ли коротко ли, а добро на приезд от родни приятеля по­лучено. Меня и мою жену могут доставить на моторке в хорошее место, а уж дальше, как сами пожелаем. Как сами пожелаем — это, предполагается, берем с собой байдарку и, если захотим, то даль­ше поплывем «куда глаза глядят», ибо в дельте Волги такое вы­ражение имеет под собой вполне реальную основу. К нашей се­мейной компании готов присоединиться и мой хороший приятель Сергей. Он приедет в Астрахань налегке через неделю после на­шего отъезда и будет сам добираться в место, которое мы укажем в оставленном ему письме.

По приезде в Астрахань ночуем у наших новых знакомых, а утром грузимся на моторку и плывем на юг в сторону Каспия. Глава семьи много лет работает заместителем директора аст­раханского заповедника, и вечером за традиционным арбузом рассказывает много для нас интересного. Оказывается, один из бывших наших генсеков вместе с тогдашним председателем Вер­ховного совета очень любил приезжать сюда на охоту. Здесь в за­поведнике для него был построен специальный охотничий особ­няк. Среди астраханцев долго ходила горькая легенда о том, что во время одного из крупных возлияний председатель Верховного совета минут на десять отлучился из-за стола. Вернулся он обрат­но со спиннингом в руках и с тремя великолепными жерехами. «Где взял?» — спросил генсек. «Поймал» — был ответ. «Врешь!» Но сопровождавший председателя егерь подтвердил истину его слов. И тогда якобы последовало неожиданное решение генсека: «Раз уж даже ты смог поймать такую рыбу, то что же говорить о коренных астраханцах. Понизить им категорию снабжения про­дуктами — пусть сами кормятся своей рыбой».

Часа через три после отплытия из города нас высаживают на большом острове. Справа от него начинается граница заповедника, а вниз в сторону моря идет искусственно прорытый канал, так на­зываемый «банк». Передаем для Сергея наши координаты, благо­дарим за доставку и остаемся одни. Берега нашего острова поросли старыми большими деревьями, а остальная часть покрыта какой-то жесткой травой и дикой люцерной. Весь он пересечен многочис­ленными руслами высохших ручьев, камыша относительно мало.

Ставим палатку, собираем лодку, сушняка на острове хоть от­бавляй, так что проблем с дровами для костра не будет. Вечером любуемся незабываемым зрелищем — игрой сазанов. Здоровенные золотые рыбины выскакивают вертикально из воды чуть ли ни на метр и с громким плеском плюхаются обратно в свою стихию. Осо­бенно это зрелище выглядит эффектно в лучах заходящего солнца.

Утром опробую свой новый спиннинг — проблем с рыбой, по­хоже, не будет, щук можно поймать столько, сколько хочешь. Воз­вращаюсь к палатке и вижу такую картину. Жена сидит, загорая на солнышке, и что-то себе вяжет. Клубок с шерстью время от време­ни шевелится по мере расходования ниток, а недалеко от первого клубка свернулся второй — это змея. Змея, слегка приподняв голо­ву, следит за движениями клубка шерсти, видимо, соображая, что бы это значило и съедобно ли это. Указываю жене на ее напарницу, и она в ужасе замирает. Палкой спихиваю змею в воду, и спокойс­твие жены на некоторое время восстановлено. Вообще на острове змей очевидно много, о чем свидетельствует большое количество сухих сброшенных ими шкурок, которые там и тут разбросаны по земле. Живем на острове тихо и безмятежно. Ловля рыбы, купание, солнечные ванны, костер и арбузные прелести.

Однако скоро этой идиллии приходит конец, ибо я убеждаюсь, что на острове мы не одни. Посреди острова живет колония гу­сей — голов этак пятнадцать. С точностью почти до минуты гуси поднимаются с суши и летят на водопой, а потом с той же точностью возвращаются обратно — и так трижды в течении дня. Если бы хоть они летали молча, так нет же, каждый раз при подъеме и приземлении гогот стоит неимоверный. Ну, скажите на милость, какое охотничье сердце может выдержать постоянно повторяющуюся муку?.. Я клянусь себе, клянусь жене, что эти гуси для меня ничего не значат и что их вопли всего лишь антураж окружающей нас природы, но тщетно. На третий день я не выдерживаю и начинаю вести наблюдение за гусями просто так, как бы из праздного любопытства. В результате вроде и вовсе помимо моей воли некий охотничий план созревает. Гуси на острове ночуют и кормятся. Кормятся они листвой дикой люцерны, которая здесь растет в изобилии. Итак, соответственно моему плану, следует вырыть в месте кормежки птиц, согласно армейской термино­логии, маленькую, но глубокую стрелковую ячейку. После чего следует ее хорошенько замаскировать и дать гусям привыкнуть к этому новшеству. А далее, во время очередного отлета птиц на водопой, занять ячейку и ждать удачи. Сказано — сделано. Беру саперную лопатку, которую всегда вожу в лодке, выбираю место, где лежит побольше гусиного помета и люцерна основательно пощипана, и рою ячейку глубиной почти в рост человека. Рыть легко, почва песчаная, но очень жарко. Тщательно прячу свеже­вырытый песок, а края ячейки, как могу, маскирую ветками все той же люцерны. Оглядываю место засады со стороны, ни что не нарушает предшествующего пейзажа. Смотрю на часы, нужно спешить, до возвращения стаи осталось совсем немного, иду к палатке и с нетерпением жду гусей, а вот и они. Сделав пару кру­гов и погоготав вдоволь, птицы садятся, как обычно, на прежнее место. «Слава богу!» — думаю про себя, кажется, ничего не заме­тили. Жена принимает деятельное участие в моих переживаниях и поздравляет с первым положительным результатом.

Проходит два дня. На третий, после отлета гусей на водопой, иду занимать боевую позицию. Находиться в ячейке нудно и скучно, жарко и одолевают мухи. От нечего делать размышляю о том, что ходовая охота намного интереснее. За каждым кустом, за каждым поворотом тропинки тебя не покидает мысль: «а вдруг!» Здесь же сиди и жди у моря погоды. По времени вроде пора, сей­час должны прилететь. И точно, раздается гогот, и первый раз­ведывательный круг завершен без паники. Гуси снижаются поч­ти до самой земли и идут на второй круг. Тщательно выцеливаю одну птицу и бью, тут же из второго ствола бью по второй. Гуси­ный строй смешивается. Птицы беспорядочно с тревожным гого­том мечутся, набирая высоту, но ничего не происходит, к великой моей досаде все они на крыле. Горечи моей на неудачу нет преде­ла. Между тем, кое-как сбившись в стаю, гуси начинают покидать пределы острова. И тут замечаю, что один гусь все-таки отстает от товарищей и, наконец, плавно опускается на землю. А здесь, на земле, от меня ему уже деться некуда: ни кустов, ни камыша, да и вода еще очень далеко. Однако он, тем не менее, пытается бежать неизвестно куда, волоча крыло и припадая на одну ногу. Стреляю на бегу ему вслед, и завидный трофей мой.

В лагере с гордостью демонстрирую этот трофей жене. Она рада вдвойне: во-первых, за мою охотничью удачу, а во-вторых, за хотя бы небольшой перерыв в рыбном меню. К рыбе она от­носиться, мягко говоря, без особого восторга, а я обещаю при­готовить из гуся прекрасную лапшу. Ох, если бы я знал, сколько дров мне придется сжечь, что бы довести эту птицу хотя бы до мало-мальски съедобных кондиций.

Между тем наступает пора, когда, по нашим расчетам, должен появиться Сергей. Ждем его с нетерпением, чтобы принять реше­ние о наших дальнейших действиях. И вот однажды с противопо­ложного берега банка раздается призывный крик — это Сергей. Сажусь в байдарку и привожу его в лагерь. Сергей добрался без особых приключений и также без труда, по переданной ему в Ас­трахани схеме, нашел наш остров. Готовим праздничный ужин, расспрашиваем о Москве, о друзьях, родных и знакомых.

На следующий день Сергей воспылал жаждой повторить мой успех в гусиной охоте. Гуси не очень опечалились гибелью одно­го из своих товарищей и по-прежнему продолжали посещать ос­тров в том же порядке. На сей раз нас двое, и мы разрабатываем план уже, так сказать, загонной охоты. Дело в том, что последние несколько дней начал дуть довольно сильный ветер, и это нам на руку. Согласно нашему совместному плану Сергей подбирается по сухому руслу ручья как можно ближе к кормящимся птицам. Я же захожу с таким расчетом, чтобы поднятые на крыло гуси взлетели, как обычно, против ветра и налетели прямо на Сергея. План был осуществлен удачно, и мой напарник принес в лагерь еще одного гуся. Сидя вечером у костра, он рассказал, как полз по-пластунски последние метры вдоль сухого русла ручья, а у него из-под рук рас­ползались с недовольным шипением многочисленные змеи.

Итак, еще одна гусиная охота удалась, Сергей отдал долж­ное ловли щук на спиннинг, пора плыть дальше. Собираем вещи, складываем палатку и тронулись. Проплывая мимо села, запаса­емся хлебом, арбузами и помидорами. Наш трехместный «дред­ноут», так мы называем свою «Ладогу», тяжел, тихоходен, но удивительно устойчив и вместителен. Так что мы сами, вещи и арбузы размещаются в нем без особого труда. Часа через два пла­вания земля, наконец, исчезает, и наш банк начинает окружать камыш и стоящие в воде небольшие кусты и какие-то деревья. Плывем целый день, солнце начинает клониться к закату, а хоть бы маленького клочка суши, к которому можно было бы пристать, нет. Начинают одолевать сомнения типа — а не конец ли вооб­ще нашей земли, может впереди море и ближайшая суша — это Иран? Повернуть назад у нас нет возможности — против течения нам никак не выгрести. И вот, когда наши последние надежды, казалось, вот-вот окончательно рухнут, впереди показался некий бугор явно сухой земли. Подплываем вплотную — и точно, она, родимая. Радости нашей нет предела. Можно вылезти из так на­доевшей за день гребли байдарки, можно размять уставшее от однообразной позы тело, наконец, можно развести костер, приго­товить ужин, вскипятить чай, и вообще твердая земля — это чудо. На поверку прекрасной землей оказался кусок дамбы, намытый искусственным путем, весь изрытый какой-то техникой с пятна­ми черного машинного масла и остатками искореженного железа. Но в то время для нас лучшего места обитания на земле не было во всем белом свете.

Впоследствии нам объяснили происхождение этой дамбы. Все тому же нашему бывшему генсеку на очередной охоте пришла мысль следующего порядка: «А почему это здесь, в дельте, пропа­дает без пользы такое количество камыша? — это ведь и целлюло­за для бумаги и утеплитель для строительства…» Соответственно этой идеи в Астрахани и был построен большой бумажный комби­нат. Для обеспечения его работы повсеместно началась заготовка камыша. Косили этот камыш специальными плавучими косилками и вывозили в место переработки баржами. Вот для этой-то цели и была намыта наша дамба. Правда, потом, как оказалось, для вос­становления скошенного камыша требуется чуть ли не десять лет. Уж даже не представляю, то ли раньше не знали об этом свойстве упрямого растения, то ли просто не решались вслух сказать. Но, тем не менее, по прошествии некоторого времени промышленные запасы камыша иссякли, и сырье в виде леса стали завозить на ком­бинат чуть ли не через полстраны из Сибири.

На общем совете решаем не рисковать, дальше никуда не плыть и остановиться на этой «последней кочке», как образно окрестил нашу дамбу Сергей. Разбиваем лагерь в надежде, что, когда будем возвращаться домой, то какое-нибудь транспортное средство на обратную дорогу да подвернется. На следующий день начинаем обследовать окрестности на предмет охоты, ры­балки и вообще добычи хлеба насущного. По нашей стороне бан­ка дамба переходит в сухой берег с тропинками, пробитыми в ка­мышах кабанами. Есть здесь и некое количество открытых мест, в нашем понимании вроде как полян. По другую сторону банка просматривается огромное пространство чистой воды с редкими стенками того же камыша. Дно банка и прибрежная полоса суши песчаные и могут служить великолепным пляжем и местом для спиннинговой ловли рыбы. Проходя по этому подобию пляжа, об­наруживаем в мелкой воде большое количество нор. Сую руку в одну из них и тут же ощущаю чувствительный щипок за палец. Все ясно, в норе сидит рак. Бегу за садком, и через пятнадцать минут он полон отборных раков. Так, одна продовольственная проблема решена. После завтрака и десерта из раков берем спиннинги. Пре­жде чем идти на рыбалку, оцениваем наши топливные ресурсы. Их несколько. Во-первых, бревна, оставшиеся после каких-то работ на дамбе, во-вторых, сухие прибрежные кусты и, в-третьих, неболь­шое количество плавника вдоль берега. При рачительном исполь­зовании этого количества дров должно хватить до нашего отъезда. Получасовая работа двух спиннингов полностью обеспечила наши потребности в рыбе на сегодняшний день. Уха из пары щук и жа­реный судак на второе. Почистив рыбу и приготовив обед, решаем устроить мертвый час перед вечерней охотничьей зорькой. Ближе к закату оставляем мою жену в лагере, а сами, захватив чучела, переплываем банк и по чистой воде плывем к стенке. Здесь заго­няем лодку в камыш, берем рюкзаки с чучелами и намереваемся разойтись, чтобы выбрать места для засидок. Воды не больше, чем по колено, можешь идти, куда хочешь.

Увы, нашим планам не суждено было сбыться. Только мы до­шли до ближайшей стенки, как из-за поворота поднялась огром­ная стая чирков. Чисто автоматически делаем по ней два дуплета и начинаем подбирать битых птиц — их двенадцать. Все ясно, на сегодня для нас охота закончена, по четыре утки на брата. При наличии раков, ухи и жареной рыбы, больше завтра нам никак не съесть. Оставлять же дольше, чем на сутки, никакой продукт нельзя — днем жарко. Возвращаемся к лодке и решаем уж не с целью охоты, а лишь ради любопытства сплавать за ближайшую камышовую стенку. Когда мы выбираемся через проход на чистину (открытое без камыша водное пространство), то удивлению наше­му нет предела. На всем протяжении поверхности воды, сколько охватывает глаз, торчат утиные головы — это царство чирка и ни­чье больше, уток других пород здесь просто нет. Плывем вперед несколько сот метров и убеждаемся, что практически птиц на кры­ло поднять невозможно. Они лишь волнами взлетают перед лодкой и пролетев какое-то расстояние, опять садятся. Вот, видимо, так или примерно так выглядел животный мир на заре мироздания, до той поры, пока человек перестал ждать милостей от природы.

Вечером у костра делимся первыми впечатлениями и решаем, что охотничьи и рыбацкие амбиции впредь должны быть строго ограничены возможностями наших желудков. Кроме того, мы с Сергеем решаем на утреннюю зорьку на охоту не ходить, дабы не искушать себя никому не нужным в этих «суровых» условиях азартом, да и патроны будут целее. Кроме того, подсчитав свои запасы чеснока, лука, черного и красного перца, а также муки, решаем, что через день вполне можем себе позволить приготов­ление рыбных котлет. О, котлеты! В условиях здешнего рыбного «беспредела» это единственное средство спастись от полного от­вращения к блюдам из данного продукта. Мясорубки у нас, конеч­но, нет, зато у каждого есть излюбленный способ приготовления котлетного фарша в, так сказать, суровых полевых условиях.

Я, например, предпочитаю измельчать рыбное филе при по­мощи больших ножниц, Сергей на деревянной доске или прос­то пне рубит его топориком. Жене же в этих случаях поручается мелкая резка чеснока и лука. Все это смешивается, солится, ос­тро перчится и для связки обогащается тем, что есть под рукой: размоченным хлебом, мукой, сухим молоком или яичным по­рошком. В целях экономии времени и места на сковороде кот­леты жарятся величиной с хороший кулак, так что, съев одну или две, ходишь сытым полдня. А главное, это острое блюдо из рыбы никогда не надоедает. На вечерку ходим каждый день. Чи­рок — основная наша добыча, других уток очень мало, зато мно­го лысух, но мы их не трогаем. Стрелять стараемся наверняка, так как выбор очень большой, да и патроны приходится экономить. По возможности стараемся не превышать норму, но не всегда это получается, и тогда начинается кризис перепроизводства. Иногда эту проблему помогают решить проплывающие мимо рыбаки, которых мы заманиваем на обед. Рыбаки в свою очередь пытаются отблагодарить нас рыбой, но мы дружно встаем стеной, защищая свои собственные промысловые интересы.

Однажды, наслушавшись в свое время рассказов о прелестях сомовьего шашлыка, решаю поставить снасть на эту рыбу. Для решения данной задачи беру миллиметровую леску, привязываю большой тройник и на него насаживаю пару опаленных на кост­ре утиных голов. Два дня наживка остается нетронутой, а вот на третий день при сматывании лески создается такое ощущение, что на другом ее конце привязано бревно. Подтягиваю это брев­но к берегу и обнаруживаю сома. Сом хотя и велик, но совсем не сопротивляется. На глаз в нем никак не меньше семи-восьми килограмм. К огромной голове присосалось несколько пиявок, да и запах тины от него весьма ощутим. Тем не менее, не смотря на внешнюю непрезентабельность этого «крокодила», шашлык из него, приготовленный на прутьях, оказался великолепным.

По утрам я часто ходил по берегу до того места, где камыш на­чинал вплотную подходить к самой воде и препятствовал дальней­шему продвижению. Любопытство мое вызывала ночная жизнь плавней, которая в виде многочисленных следов отражалась на песке. Вот вдоль края воды пробирался енот в поисках лягушек, раков и другой живности. Выходило из камышей на водопой и стадо кабанов. В стаде, судя по следам, были взрослые свиньи и подсвинки, а вот и совсем маленькие следы поросят. Выходят по­пить водички и фазаны. Однажды я поднял великолепного пету­ха, но стрелять не стал. Во-первых, их в то время здесь было еще мало, а во-вторых, нашу потребность в мясной пище с лихвой удовлетворяли утки. Но вот однажды я не удержался от выстрела, о чем потом пожалел. Проходя по песчаному берегу, я случайно свернул на тропинку в камышах и вышел на чистое пространство. И тут, ко взаимному удивлению, обнаружил трех сидящих на зем­ле гусей. Птицы, видимо, дремали, а я шел по песку в кедах, да и камыш прикрывал меня. Одним словом, гуси меня прозевали. Обнаружив опасность, они с громким гоготом побежали по песку и начали медленно подниматься. И тут я не удержался, выстре­лил, и один гусь упал замертво. Пришлось вновь мобилизовать на этот раз скромные запасы топлива при варке лапши.

Вскоре в нашем лагере к вечернему костру повадились гости. Это были два енота. Пользуясь сумерками, они под прикрытием камышей пробирались к яме, куда мы складывали остатки нашего стола и с увлечением грызли утиные и рыбьи кости, время от вре­мени порыкивая друг на друга. Если на место их пиршества наво­дили фонарь, то они на время прекращали еду и сверкали на нас фосфорическим светом своих глаз. Кроме загара и купания, в так сказать курортной части нашего существования появилось и еще одно увлечение. Мелководье противоположной от нас части бан­ка за день на палящем солнце так прогревалась, что лежать в ней можно было часами, как в обычной городской ванне. Ну, скажите на милость, чем не рай земной? Однажды к нашему лагерю прича­лила моторка. Из нее вышли трое мужчин и направились к костру. Гости вежливо поздоровались и стали расспрашивать, кто мы и от­куда. Получив исчерпывающий ответ, пришельцы представились сами, сказав, что они жители села, которое мы по дороге сюда про­плывали, и сейчас едут в море на рыбалку. Как у нас всегда приня­то, мы угостили приезжих чем бог послал и даже налили немного спирта, который находился в персональном ведении жены. После еды и питья гости, поблагодарив за угощение, стали собираться. Один из них, по-видимому, старший, зашел в камыши, некоторое время там покопался и вышел наружу. В руках у него оказался некий предмет, завернутый в промасленную тряпку. Под тряпкой оказалось ружье. С некоторым усилием наш гость переломил его об колено и вложил два патрона, после чего удовлетворенно произ­нес; «Смотри-ка, с весны здесь лежит — и хоть бы что». Затем, уже подходя к лодке, спросил, как нам здесь живется? Я ответил, что великолепно. «А как вам наша рыба и икра?» В ответ я сказал, что рыбы, которую мы сами ловим, нам больше чем хватает, а что же касается икры, то это не по нашей части. После такого моего ответа гость возмутился и разразился следующей тирадой: «Да что же это за народ здесь такой, люди приехали из самой Москвы, а угостить их «красной рыбой» и икрой некому». За тем последовало твердое указание: «Ждите нас ночью, на обратном пути к вам заедем». Ук­ладываясь спать, мы, признаться, забыли про это указание, а зря.

Посреди ночи опять раздался стук мотора, за которым пос­ледовал крик: «Эй, москвичи, вставайте!» Я встал, позевывая, и обнаружил около палатки одного из вчерашних гостей. Он поп­росил у меня какую-нибудь посуду, топор и марлю. Марли у меня не было, зато была мелкая сетка для ловли малявочником жив­цов. Вместе с сеткой и топориком я протянул пришельцу и пластмассовый таз. «Сойдет», — последовал ответ, и он ушел к лодке. Минут через пятнадцать гость вернулся вновь с тазом, полным черной икры, и здоровенным куском осетрины. Выдав рекомен­дации, как приготовить икру для немедленного употребления и впрок, наш благодетель, получив мою несколько смущенную бла­годарность, сел в лодку, и вся троица уплыла вверх по банку. Икра, приготовленная, так сказать, для еды сейчас и сегодня, оказалась великолепной и имела мало чего общего со вкусом одноименного продукта, который обычно покупаем в магазинах. Местное назва­ние такой икры, как мы узнали впоследствии, «тепленькая».

Подобный, надо сказать, неожиданный подарок внес неко­торый диссонанс в наш установившийся ритм жизни. Продукт надо было как-то использовать. Чтобы не загубить икру в сто­ящей днем жаре, ее надо было есть ложками, а хлеба осталась одна буханка. Иными словами, классический вариант из «Белого солнца пустыни», осетрину пришлось немедленно всю перева­рить и тоже употреблять в пищу очень активно. Все это не мог­ло не сказаться отрицательно на наших с Сергеем охотничьих и рыбацких мероприятиях. Одним словом, мы невольно, безо вся­кого на то пожелания с нашей стороны, самым краем соприкос­нулись с миром махрового рыбного браконьерства. Конечно, нам можно было и отказаться от такого рода подарков, но, видит бог, не смогли — наш грех. Но уж очень хотелось узнать, что это за «тепленькая икра», да и отварная осетрина была великолепной. Впоследствии нам подробно рассказали о некоторых подробнос­тях браконьерского лова осетровых в здешних условиях. Ночью на моторке браконьеры выходят в море и пускают так называе­мую сплавную сеть. Снасть плывет по воде, а лодка за ней. По игре поплавков можно определить, когда рыба угодила в сеть. В то время, когда идет ночной лов, рыбнадзор обычно брать брако­ньеров не очень-то решается. Со стороны последних реакция мо­жет последовать самая разная. Вот для чего наш гость вложил в свое ружье два патрона. Обычно работники рыбоохраны караулят возвращающихся с лова браконьеров днем на банке. Браконьеры же, по возможности, пытаются обойти банк многочисленными протоками, но из-за постоянного перепада воды это не всегда уда­ется. Иное дело весной — воды везде много и плыви, где хочешь. Случается и так, когда в плавнях рыбоохрана начинает настигать браконьеров, те применяют следующую тактику: прямо из лодки на камыш выливают бензин, и затем все это поджигают. А ведь обычно камыш очень сухой. В результате между преследователя­ми и преследуемыми вспыхивает море огня, и путь браконьерам вперед свободен. Одним словом, здесь временами вспыхивают свои настоящие маленькие войны, при которых бывают самые разные потери с обеих сторон.

Однажды к нам на дамбу приплыли местные охотники, что бы приготовить себе обед из добытой дичи. В эту добычу входили не­сколько уток, цапля (по местному цапура), два баклана и несколько лысух (по местному кашкалдаков). Ну, цапля, это еще куда ни шло, но вот съедобны ли бакланы с их неистребимым запахом рыбы? В ответ на наш вопрос охотники лишь посмеялись и привели свою здешнюю пословицу — «что летуче, то едуче». Затем они вполне серьезно сообщили, что в трудные времена мясо бакланов солили в бочках и заготавливали впрок. Дичь местные охотники не щипали, а просто сдирали шкуру, потрошили и кидали в котел, вместо кос­тра для варки они использовали паяльную лампу. Оказалось, что прибывшая к нам компания на птицу охотится от случая к случаю. Основной объект охоты для них — это кабаны. Охотятся на них загоном с собаками и на засидках. На мой вопрос, как здесь устраи­ваются засидки? — получаю ответ — на привадах, когда некоторое количество рыбы прикапывают в определенном месте землей (от чаек) или просто на слух, когда ночью устраивают засаду у кромки камыша там, куда постоянно ходят звери.

Услышав хруст и чавканье, которые кабан издает при поедании корней, стреляют в то место, откуда исходит звук. На мое замеча­ние о том, что это очень опасно, со мной все дружно согласились. А один охотник в подтверждение этой мысли расстегнул рубашку и показал в районе плеча довольно глубокую вмятину со шрамом, добавив: «Это меня на такой охоте двоюродный брат наградил».

Отпущенные нам жизненными обстоятельствами и работой дни «на последней кочке» подошли к концу. Пора подумывать о возвращении домой. На практике оказалось, что решить эту про­блему — нет ничего проще. Договариваемся с плывущими в сто­рону моря рыбаками о том, что на обратном пути они нас захва­тят и довезут до села. А там от села до самой Астрахани ходит автобус и мы, считай, почти дома. Байдарку в железнодорожный багаж малой скоростью, а сами на полку, и прощай наша спаси­тельница и кормилица — «последняя кочка».